Повести и рассказы - [76]

Было пасмурно и безветренно. Стояла странная тишина. Казалось, что деревья вместе с нами замерли в ожидании поезда. Точного расписания мы не знали, Борис сказал, что, возможно, он пройдёт в полдень. Где брать билеты, тоже было непонятно. Отец Иоанн, добрая душа, остался ждать с нами. Он вытащил из кармана малёк, яблоко и бутерброд. Мы коротали время.

Внезапно послышался тревожный свисток, приближающийся стук колёс, и к платформе подлетел поезд — вполне реальный, не призрак, не Летучий голландец. Машинистом был толстый усатый мужик, на вопрос, куда едете, он гаркнул: «Через Кулотино на Неболочи!»

В вагоне с нами ехали две женщины с котомками и старик в шубе. За окном мелькали деревья. «А с Натальей-то и мужем её общаетесь?» — спрашивала одна. «Нет, только по несчастью», — отвечала другая. Серое небо. Заболоченный лес.

Свежий воздух и глоток водки сделали своё дело — я задремала. Мне даже приснился сон, будто поезд ведёт не усатый машинист, а безрукий Пётр, а в вагоне с нами едут, покачиваясь, все бобылёвские жители — Борис, отец Иоанн, Олимпиада Алексеевна, старухи. Валерка с Анатолием тоже здесь были — пьяные и довольные.

Вскоре поезд выскочил из леса, пробежал по полю и остановился в Кулотино. Анисью Петровну мы нашли быстро. Её родственники, шумное семейство с большим количеством детей, направили нас в кулотинскую больницу, где бабушка Анисья лежала уже несколько месяцев, но не по болезни, а так — по старческой немощи: ей было девяносто шесть лет.

Кулотинская больница поразила моё воображение. Она располагалась в здании старинной усадьбы, выстроенной в готическом стиле — из красного кирпича, с восьмиугольной башней, арками, полукруглыми окнами и витыми чугунными лестницами. Внутри — залы, камины и печи, облицованные потрескавшимися изразцами. Стены были выкрашены зелёной масляной краской и пропитаны запахом мочи и смерти. Здесь стояли десятки кроватей, на которых доживали свой век сморщенные старухи.

До революции усадьба принадлежала промышленнику Воронину, который прославился, во-первых, тем, что основал стекольный завод на речке Перетне (его живописные развалины можно увидеть и по сей день), а во-вторых, тем, что не дал Миклухо-Маклаю денег на путешествие. Маклай просил, а он не дал. Не любил Воронин авантюристов. Всё это я потом узнала в Окуловском краеведческом музее...

У парадного входа, облокотившись на изящные кованые перила, стояла, дымя сигареткой, огромная бабища в белом халате. Это была главврач больницы, она проводила нас внутрь замка.

Анисья Петровна, крошечная старушонка с руками, сложенными на груди, лежала с закрытыми глазами. Когда мы подошли, она встрепенулась и зорко глянула в нашу сторону. Анисья Петровна пребывала в здравом уме и светлой памяти. Она оказалась весёлой, доброжелательной и интересной собеседницей. После разговора с ней сомнения мои рассеялись, и всё встало на свои места.

Действительно, она была дружна с Марьей Ильиничной, Колиной бабушкой, которая слыла колдуньей, «знающей женщиной», и до самой смерти своей весьма успешно лечила людей, съезжавшихся к ней не только из ближайших деревень, но также из Новгорода и даже из Москвы. В 1959 году в семье Марии Ильиничны случилось несчастье — покончила с собой её младшая сестра Анна. Поводом послужила смерть её осуждённого жениха, Петра Евстигнеева. Анну похоронили на Парахинском кладбище. Своим детям и внукам Мария Ильинична не говорила об истинных причинах смерти сестры, поэтому Коля Иванов ничего толком не знал.

Колдовству Марью Ильиничну учила её собственная бабушка, жившая в деревне Боево аж до ста четырёх лет. Она тоже умела отвращать беду, заговаривать болезни, однако ни ей, ни Марье не хватило колдовской силы, чтобы вернуть Анне жениха и уберечь её от несчастья.

Когда я рассказала Анисье Петровне, что в моём доме стали появляться люди, выдающие себя за тех самых Петра и Анну, старуха заулыбалась, закивала. «А как же! Им в раю вмястях надо быть. Пора бы Аннушку забрать!»

По её словам, Анна после смерти отравляла существование Алексея Бушуева — то пугала его криками и свистом в лесу, то на улице кидалась под ноги колесом. По ночам она пробиралась в Окуловский исполнительный комитет и кровавыми руками заляпывала дверь бушуевского кабинета. Однако она никого больше не «портила», никому не вредила. После смерти Бушуева Анна появлялась редко. Несколько раз бобылёвские старухи видели её у отчего дома на холме и на просёлочной дороге, ведущей в Опечек. Сама же Анисья Петровна однажды приметила Анну у ограды кулотинского ясли-сада — замерев, она пристально смотрела на играющих детей. «Своих-то не смогла родить, бедная», — со вздохом сказала Анисья, потом закрыла глаза и уснула.

Я засобиралась домой. К больнице должен был подъехать освободившийся от дел своих праведных батюшка и нас забрать. Когда мы с Маней двинулись к выходу, бабища-главврач быстро пошла вслед за нами. Надо сказать, что во время нашей беседы с Анисьей она стояла неподалёку, вслушиваясь в каждое слово. Она проводила нас до крыльца, поздоровалась с подошедшим батюшкой и сказала: