Повести и рассказы - [3]
И не аскеза это и не экстаз безличной человечности, модные в некоторых литературах (если говорить об интеллектуально-эмоциональной стихии текста), и не провоцирование и испытание идеи (если говорить о стилевой стихии текста), а жанр последних вопросов, в котором вопросов всегда больше, чем ответов. И здесь, в прозе Сарояна, ничто не повторяет ничего и не повторяется, а, кажется, творит собственную неповторимость, в которой царит не жизнь в ее простой фактичности, а жизнь в ее художественном инобытии.
Проза Сарояна только кажется живописью открытого цвета, на самом деле это потаенное по стилю письмо, непостижимо сложное и глубокое (в частности, в рассказах «Возвращение к гранатовым деревьям», «Брат Билла Макги», «В теплой тихой долине дома», «Охотник на фазанов», «Званый вечер» — они о сути, которая дает жизнь и поэзии поэтов и игре актеров, и о том, что не только жизнь проживает свое в человеке, но и человек в жизни свое).
Очень часто даже авторские ремарки пьес У. Сарояна — образы. Вот встреча поэта Бен Александера и трагического актера, чье сердце в горах, в пьесе «В горах мое сердце»:
«Отец (наслаждаясь тем, что живет). Мы — один человек… Он — сердце моей юности… Вы заметили, какой он живой?
Мак-Грегор (наслаждаясь тем, что еще живет). А как же?»
И то, что в прозе Сарояна может показаться «слегка чудовищной» навязчивостью повторности, оказывается высочайшей и высшей, верховной какой-то неповторяемостью и неповторимостью — раз и навсегда.
Персонажи Пиранделло живут иногда в поисках автора. Сарояновские персонажи живут в поисках друг друга (в ситуации нечеловеческого разъятия человека и человека, отчуждения и неконвенционности личности) и самих себя (в ситуации «потерянных поколений» и нивелирования индивидуальности человека) даже в потоке порою гнетущей обыденности, устрашающей будничности, беспорывной существовательности человека, вброшенного в комформистски размывшую сознание ситуацию пустынной стандартности и мифического предназначения. Сарояновские персонажи ищут друг друга и обретают себя.
Итак, приглашение к чтению. Но не только книги Уильяма Сарояна, но и переводов Наталии Гончар. А это — чтение Сарояна как бы в оригинале, — перевода, кажется, и вовсе нет, и случилось это, кажется, просто для расширения круга читателей. В переводах Наталии Гончар, как и в оригинале, проза Сарояна живет своей жизнью — до жути сарояновской, и жизнь в ней как бы сама рассказывает о себе, и рассказывает все, и еще что-то. Переводы Н. Гончар непостижимо хранят и это «все» и это «еще что-то».
Ни одно слово, ни одна фраза, ни одно словорасположение в переводе (как и в оригинале, естественно) не останавливают на себе внимания, не стараются не отпустить от себя, их текстовая и внетекстовая реальность кажется независимой и от писателя, и от переводчика, словно не творится она ими, а творит их.
Однажды об одном писателе было замечательно сказано, что в его прозе нас поражает ее в широком и общем смысле язык, чувствуется, что самый процесс высказывания, выражения жизни в слове — первейшая внутренняя проблема этой прозы, выражение в слове — внутренняя проблема одновременно жизни этого писателя и прозы этого писателя.
В настоящей книге талантливо и истонченно переведен не вообще Сароян, а именно этот язык — язык одновременно сарояновской жизни и сарояновской прозы.
Ар. ГРИГОРЯН
ЧТО-ТО СМЕШНОЕ
>Серьезная повесть
— Пить хочется, — сказал мальчик.
— И мне, — сказала девочка.
— Мы уже почти что дома, — сказал мужчина. — Скоро дойдем, и пейте, сколько вам пожелается.
— Вон тот наш дом?
— Нет, чуть подальше.
Они двинулись дальше по пыльной дороге, вдоль узкого канала, заросшего травой. Стоял жаркий полдень, и воздух был полон мошкары и запаха листьев, воды и плодов.
Дом был старый, белый, уже порядком поблекший и какой-то нелепый на вид, но тут, видно, у всех дома были такие.
— А ключ ты захватил? — сказала женщина.
— Конечно, захватил.
— Покажи-ка нам его.
— Даже если я и без ключа, — сказал мужчина, — мы все равно войдем, так что ты не волнуйся.
Он показал ключ.
— Иначе как пешком нам добраться, конечно, нельзя было?
— А разве для тебя такая прогулка не удовольствие? — сказал мужчина. — Для меня это удовольствие. Что ж хорошего в жизни за городом, если и погулять неохота?
— После пяти часов тряски в поезде?
— Почему бы и нет? Ну, вы устраивайтесь, а я пойду обратно за чемоданами.
— И конечно, вернешься пешком?
— Да.
— С двумя тяжелыми чемоданами?
— Они не тяжелые.
— Ох, возьми такси!
— Я хочу пройтись. Нравится тебе дом?
— Снаружи не бог весть что, — сказала женщина.
— Ты погоди, — сказал мужчина. — Рэд, тебе он нравится?
— Он вот-вот как будто повалится, а? — сказал мальчик.
— Да. Со смеху.
Они поднялись по ступенькам на крыльцо, мужчина вложил ключ в замочную скважину, повернул его, потом толкнул дверь. Мальчик обернулся посмотреть еще раз на виноградник. В дом он вошел последним. В доме было сумрачно и прохладно.
— Где тут вода? — сказал мальчик.
— Ты можешь попить из крана, — сказал мужчина. — Но если минутку потерпишь, я запущу насос и накачаю тебе воду из земли.
— Я потерплю, — сказал мальчик.
