Повести и рассказы - [59]

— Та–ак, скажи откровенно, ты влюбилась в него?

— Представь себе, влюбилась, — с вызовом заявила Ирка и заразительно звонко рассмеялась.

— Вот это да! Ты еще мечтаешь?

— Брось! Я себя взрослой не считаю, и в детство к тому же иногда полезно заглянуть. А ты разве не веришь, ведь твой принц в образе Жана появился неожиданно, как в сказке. — Ирка опустилась на диван и потянула за собой подругу. — Хочешь кофе с пирожками? — вдруг спросила она и, с трудом вылезая из ввалившегося дивана, побежала на кухню.

— Сама делала, фирма гарантирует… Как сказал Филин, га киче таких не поешь. Понравятся, дам рецепт, — долетел до Лены звонкий голос подруги.

— А что такое кича? Я не поняла, где не поешь?

— Да–а–а, что–то вроде нар или тюрьмы… между прочим воспитательно–оздоровительное учреждение…

«Ирке все–таки позавидуешь», — думала Лена, оглядывая скромное убранство комнаты. Разбросанные где попало в шкафу, на столе с графином, на полу, на рабочем месте пылящиеся картины, наброски на кальке, эскизы на плотных альбомных листах, а то и просто на страничках из записной книжки, безмолвно шептали, что в их хозяине удивительным образом сочетается спешка и постоянство.

О Генке и в самом деле можно было только мечтать, он признался в любви, а мне неспокойно. Сытый Ходанич торчит в голове. Он наверняка про меня что–то наплел. — Холодный пол. Лена подтянула коленки к подбородку. — Но зачем же доказывать, что белое это белое, а черное — черное, все образуется само собой. Только не надо втягивать Генку…»

С шумом раздвинув декоративные вьетнамские занавески, в виде тростниковых трубочек, издавших мелодичное щелканье, впорхнула Ирка с подносом в руках, на цыпочках и семеня.

— Ты не скучала без меня?

— Нет, я мысленно разговаривала с твоим идеалом. Он нашептывал, что ты бы имела больший успех у Леши…

— Фу, Ленок, вечно ты… Конечно, Леша прелесть, но в отличие от тебя я не имею обыкновения, так по–моему говорят сегодня в книгах, открываться в чем–либо первой. А если он, извини меня, немного заносчив, то пусть кусает локти. Я согласна слушать записи с Петькой, и в кафе он может сводить.

Лена, казалось, не слушала подругу. Обхватив руками колени, она сидела, грустно покачиваясь, глядя на хрустальный графин, и вдруг чутко вскинулись ее тонкие брови.

— Знаешь, иришка! Иногда у меня возникает непреодолемое желание уехать куда–нибудь! В таежную глушь или на пустынный берег моря, лысый и холодный. Чтобы никогда не видеть мерзостей, которые происходят вокруг нас и которые творят люди. Понимаешь, не видеть!

— Что с тобой, Ленок?! — встревожилась Ирка. — Мне почему–то кажется, что у тебя камень на сердце. Он не дает тебе спокойно жить. Поделись, все легче будет.

— Не переживай! Я не больна и в здравом уме, — отрезала Лена. — Просто мне становится страшно от мысли, что десять лет в школе нас учили только хорошему. Странно, но сейчас я жалею, что не учили бороться со злом. Все хорошо, все прекрасно! Кому это надо?

— Ленок, мир не знает идеальных форм, — добродушно успокаивала Ирка подругу. — Смотри, в акварели тоже своя закономерность. Есть теплые цвета, есть холодные, а есть нейтральные, но в чем вопрос? Как их расположить? Или они зажгутся и будут излучать тепло, или наоборот, потухнут, превратятся во что–то безжизненное. Не пойму, Ленок, что пугает тебя?

Лена вздрогнула: — Сергей на днях уходит в армию, шестого июля уезжает Гена, через месяц другой куда–нибудь помчишься и ты. А я больше всего боюсь остаться в одиночестве, наедине с теми, — она неопределенно крутнула головой, и на последних словах голос ее задрожал, срываясь.

— Успокойся, твои мысли запутались. Тебя очень трудно понять, — заметила Ирка. — Но есть же в конце концов мама, отец?

Лена порывисто вздохнула: — Иногда и они не советчики.

— Ладно. Это все глупости, полунелепые мысли. Бред. Ты пей кофе, — она суетливо пододвинула керамическую глазурованную чашечку.

— Вот пирожки. Не думала, что получатся, но испекла. Ну–ну, оцени. Да, не переживай, не мучайся.

Они молчаливо пили кофе. Что они испытывали? Едва ли неприязнь. Они слишком долго дружили, чтобы поссориться из–за резкой реплики. Скорее всего образовалась в их отношениях трещина, недопонимание, может впервые из–за недосказанности…

Иру мучило то, что Лена, всегда доверявшая самые сокровенные тайны, замкнулась до неузнаваемости. Естественно, она зашла не случайно, но почему–то не открылась.

А Лена уже не желала копаться в душе Ирки, тем более, что по настроению у нее нет проблем, в то время, как свои давлеют…

Когда Ирка неосторожно спросила, как там с Жаном, Лена не сдержалась: — А попробуй угадать, как и что?! — слова вырвались глухо и жестко. — Ты сама, кажется, не прочь за ним приударить.

— Ленок, ты спятила, — обезоруживающе мягко возразила Ирка. — Жан мне нравится, я не скрываю. Правда, к твоему сведению у него есть одна отрицательная черта — он непостоянен, а во всем остальном он — замечательный парень. Что поделаешь, если он мне нравится. Однако об этом он не узнает никогда.

Этот спокойный, не пытающийся защищаться, а просто развеять недомолвки, исренний тон девушки осудил Лену: «И что я наехала на нее? У нас ведь было заведено делиться тайнами. А сейчас я умышленно не пускаю ее в себя, а она по привычке пытается вникнуть. Я виновата, и я же злюсь!»