Повести и рассказы - [61]

И вот в последнем нашем путешествии, мы спускались с какой–то горы, где–то в районе Зекарского перевала, неподалеку от Кутаиси.

Как раз кончился дождик. Я шел последним, а справа от тропы белеют такими огромными, пышными бутонами цветы. Горные, на вид красивые, думаю сорву, подарю Лерке. Я никак не мог поверить, что он так не пахнут. Честно говоря, вбил в голову, что у них должен быть какой–то особенный аромат. Такой вот упрямый характер, ничего не принимает на веру, он и заставил меня сойти с тропинки.

Ничего не сказав остальным, отстал и стал медленно спускаться по склону. До цели оставалось несколько метров, как вдруг ноги покатились по скользкой глине. Потерял равновесие и рухнул на пятую точку, но не остановился, а поехал еще быстрее вниз. Пролетел и цветы, а чуть за ними — пропасть.

Как остановился, не помню, только вижу — ботинки ребром врезались в камни у самого обрыва. Пальцы, мои бедные пальцы, в крови. Но все же кое–как зацепился за куст. Но этой опоры было, конечно, недостаточно. Тогда я подумал, что надо позвать на помощь, но разве крикнешь? Куда там! С каждым движением — все сложней удержаться.

Сначала в группе не придали значения моему исчезновению. Подумали, что отстал… по своим делам, догонит. И наверное шли, не вспоминая обо мне долго, если бы не меняли курс. Подождали несколько минут, и тогда Костя отправился на розыск, — Генка рассказывал в шутливом тоне, улыбаясь, и девушки подумали, вымудряет.

— Несчастная нога болталась уже без опоры. Спасал колючий кустарник. Его злых колючек пальцы не замечали, я просто намертво ухватился за него — последнюю надежду. Несколько раз глянул вниз, там, метрах в трехстах, как мне показалось, раскинулся лес из игрушечных сосен и елей. Честно говоря, я себе уже елочку выбрал, на которую приземлюсь.

Не знаю, сколько проболтался между небом и землей, жизнью и смертью. Вдруг рядом упал конец веревки, посмотрев вверх; а там, за чертовыми цветами, виднелось лицо Кости. Он что–то невнятно кричал. Но смысл до меня дошел сразу: требовалось одно — взяться за веревку. Легко сказать — возьмись! Это я понял и без его умных советов. Но как отпустить кустарник и схватить конец веревки? Руки онемели. А самое веселое в следующем: спасение — вот оно, рядом, надо только ухватиться за него, а сил нет. И тут меня начал раздирать истерический смех. Положение совсем ухудшилось. Вторая нога тоже сорвалась. И тогда отчаянно я отпустил куст и с облегчением почувствовал, как пальцы сжались на веревке. От смеха я извивался и медленно волочился по склону. Даже на тропе не мог встать на ноги, а все задыхался от смеха. Отошел не скоро. Вот и вся история.

Генка умолк.

— Что–то не видно боевых седин на висках? — нарушила молчание Ирка с кукольной улыбкой на лице.

— Честно говоря, не успел тогда сильно испугаться.

— Знаешь, веселого мало, но все равно интересно. Если бы мне оказаться в таких условиях, я бы наверное, умерла от страха, — Лена казалось, представила себе впечатляющую картину.

— Я, кажется, отвлек? У вас растает мороженое.

— Ничего страшного! Мы за это вычтем с тебя, — весело заключила Ирка. — Перехожу на «ты», так проще…

Почти два часа развлекал Генка девушек, исполняя их желания. В кармане не осталось ни гроша. Ирка видела, что она лишняя, но не переставала вставлять колкости.

— Жан, ты нас проводишь?! — этим провокационным вопросом она окончательно вывела Генку из себя. Он хотел ответить что–то резкое, но, посмотрев на Лену, встретил сдерживающий взгляд выразительных глаз. Да, девушка понимала его и то, что творится в его душе. Вспыхнувший было пожар угас.

Втроем они вышли на улицу. Майская свежесть успокаивала. Генка проводил девушек до автобусной остановки. В принципе, они жили рядом, но Генка уже решил, что повременит с возвращением домой и на прощание нежно заключил руку Лены в свою. Когда девушка попыталась освободиться, он крепко сжал озябшую кисть.

— Ты не забыла о своем обещании на озере?

— Вот это да, Гена! Моему слову цены нет. Я обижусь.

Ткачук попрощался и медленно зашагал по тротуару, то входя в яркие круги уличных фонарей, то в черноту между ними, отчего фигура его казалась высокой и стройной, то невзрачной и зыбкой.

— Хочешь, я развею твои иллюзии, — вдруг заковыристо спросила Ирка, когда они остались одни.

— Что ты опять затеваешь? — недоверчиво полюбопытствовала Лена.

— Подожди минуту… Ж–а–н!

Он обернулся.

— Два слова!

Ткачук не торопясь подошел.

— Дорогой Жан, вы извините нас, возьмите, пожалуйста, и мы в расчете, — Ирка протянула десятку, хотела еще что–то сказать, но ее оборвал возмущенный, обиженный голос Ткачука: — Да вы что?! Генка зло усмехнулся, резко развернулся и быстрыми шагами зачастил от остановки. Через несколько минут он уже не злился на Ирку, она вообще выплыла из его раздумий, а занимал его образ Лены.

Дома мать спросила Генку, почему он опять так поздно. Генка, улыбаясь, ответил: «Мамуля, я, кажется, влюбился».

— Эх, выдумщик ты мой. Вечно какие–то новости…

В школе произошло ЧП. На перемене Васька Хомяков бесцеремонно вытолкнул из очереди в буфете одноклассника Филковского. Тот, конечно, возмутился. Тогда Хомяков пригласил «наглеца» на разговор, предварительно махнув дружкам, и общими усилиями они исколотили товарища, сломав ему руку.