Повести и рассказы - [7]

— Кого вижу... Давненько не было! — слегка растерявшись, Чарышева протянула ладонь. — Опять на прежний маршрут?

Привыкнув к таксомотору, точно по расписанию подкатывающему под окна, она привыкла и к шоферу, молчаливому, уважительному; нередко ей приходилось ездить с ним. Однажды она была свидетельницей, как он решительно высадил пассажиров: возле озера Линево на дорогу выбежали приезжие рыбаки, замахали руками — заболел старичок-рыболов, а до райцентра — пятнадцать километров в сторону. Кое-кто тогда зароптал, но Топорков все-таки укатил; обернулся быстро — стоял перед нервничавшими людьми сконфуженный. С того случая Чарышева при встрече более приветливо здоровалась с шофером. А потом подкралось несчастье. Он исчез, надолго, и о нем почти никто не вспоминал, но Чарышева забыть не могла: порой засигналит таксомотор — с другим водителем, — и почему-то становилось тоскливо, словно виновата в чем-то, словно звали на помощь, а она то ли опоздала, то ли поленилась откликнуться на зов; и пришла беда. Сейчас, разглядывая Топоркова, она как бы хотела разгадать его — с чем он заявился в деревню, может, он напрочь сжег в себе того, прежнего, и народился новый человек. Голос у шофера привычно глуховатый, лишь добавилась неуверенность:

— Да вот, так вышло...

— Ну что ж, неплохо, — она стояла совсем близко, и шофер не спрятал взгляда, выдержал. Чарышева на мгновенье задумалась, хитро прищурилась. — Без дела стоишь?

— Как сказать, время есть...

— Слушай, — Чарышева загорелась, подцепила шофера под руку, повела по улице, продолжая на ходу размахивать сумкой. — Съезди в Окатовку за тесом для школы, а? Чего тебе стоит — за час туда и обратно. Знаешь, Дынин, жмот, не дает машины, а плотники без материала простаивают.

Топоркову приятно идти с ней и говорить о таких вот делах, значит, он еще нужен здесь, может сделать что-то для всех, и никто не помешает ему. Но сразу соглашаться нельзя, несолидно.

— Бензин-то на учете, придерутся на автобазе...

— Достану я тебе бензину! — она потрясла ногой, вытряхивая из босоножки мелкий камешек, попавший под пятку.

— Ладно, — уступил Топорков. — Только и ты подсоби мне, просьба есть...

Чарышева, придерживая, крепче сжала локоть шофера, посерьезнела. Возле сельсовета она напомнила:

— За тесом езжай, а после переговорим. — С крыльца добавила: — Документы на лесопилке, давно выправлены, погрузить там подсобят.

Спал полуденный зной. Солнце катилось за лес — остывало, меднело, и просека, по которой прямехонько вытянулась дорога, с одной стороны была полна сумрака, а с другой — насквозь просвечивался малинник по обочине, и дальше — каждая сосна и березка, каждый кустик отбрасывали длинные тени.

Топорков быстро гнал машину — дорога укатанная, неразъезженная; он подставил лицо под освежающие струи встречного ветерка. Поездка в Окатовку — для него пусть небольшая, но все же отсрочка; увидел издали дом Веселовых, и этого пока достаточно: словно заходит он в холодную воду — сначала сунет пальцы ног, вздрогнет, поежится, потом медленно двинется глубже; вода поднимается выше — уже по колено, холодит живот, и нет больше сил терпеть — судорожно напрягаются мышцы плеч, груди, спины — с отчаянной решимостью ухнет он с головой в обжигающий поток, аж перехватит дыхание.

С просеки дорога свернула в молодой сосняк — ветви зацарапали по брезенту; пошли вырубки — колея стала глубокая, ухабистая, сплошной песок. Меж стволов завиднелись дома.

На лесопилке пусто, из-под навеса, где стоят автомашины, трелевочные тракторы и бульдозеры, показался старикашка — сторож с ружьем, он, приложив ладонь козырьком ко лбу, подслеповато всматривался, крикнул:

— Чтой надоть?

— За тесом приехал для школы в Заворове, — ответил Топорков.

— Припозднился малость, кладовщица уже смоталась.

— А где она живет?

— Недалече, сразу за конторой.

Кладовщица — дородная женщина в телогрейке и сапогах, — выйдя из сарая, набросилась на шофера, когда он заикнулся было об отпуске теса. Облегчив душу руганью, она все же пошла вместе с ним на лесопилку, отперла дощатую будку, долго листала ученическую тетрадь с записями.

— Чарышихе передай, чтоб зараз все увозила. Ишь моду взяли: приперло — и берут помаленьку, — продолжала зудить кладовщица. — Подгоняй к среднему штабелю, сам и грузи.

Топорков в кузове поднял скамейки к бортам, выкинул сено. Доски сухие, легкие — смолявки, он их укладывал плотно. Кладовщица пристроилась на низеньком штабельке, мусоля карандаш, чиркала палочки в тетрадке — считала кубатуру. Скоро Топорков упарился, попросил напиться. Старик вынес из будки алюминиевую кружку с водой. Он любопытствовал, порывался порасспрашивать шофера и, пока тот был занят погрузкой, крутился поблизости.

Длинные доски торчали из кузова; Топорков подвязал задний борт проволокой.

— Сам-то заворовский будешь? — ввернул старик, лишь шофер устало присел рядом с кладовщицей. — Вроде нездешний...

— Из города я, — утираясь подолом рубахи, сказал Топорков. — Попросили тес привезти.

— Так, так, — радостно закивал сторож, — гляжу-ка и не признаю обличье... Не ты ль солдатика задавил?