Повесть военных лет - [9]
В каждом из лагерей, в которых я находился, ежедневно обязательно делали четыре построения всего лагеря на плаце. После каждого построения обязательно докладывали коменданту о результате пересчёта людей. Первое построение — пересчёт и получение утренней баланды. После завтрака построение, пересчёт и развод на работу. В обед — третье построение, пересчёт и получение обеденной порции баланды. Вечером — четвёртое построение, пересчёт и получение ужина. Когда комендант лагеря не приходил во время, то приходилось стоять час-два на ветру и в снегу. Котёл или бидон с баландой устанавливали возле ворот. Из строя, шеренгой в 24 человека с котелками (с котелком никто ни на минуту не расставался) шли к воротам, получали баланду и шли в конюшню есть. Это была, как бы, постоянная группа, она делилась на три восьмёрки, и в каждой восьмёрке был старший. Он получал хлеб на восемь человек: булку утром, булку в обед и булку вечером. Старший приносил в конюшню хлеб. Булку клали на специальную тряпочку. Очень аккуратно разрезали на восемь кусочков. Все кусочки взвешивались. Почти каждая восьмёрка имела свои самодельные весы.
Весы делались так. В тонкую, деревянную пластинку, на равных расстояниях друг от друга, втыкались три обломка иголки. На иголки надевались, так называемые, «шинельные петли», то есть, такие «закорючки» из твёрдой проволоки, за которые, при застёгивании солдатской шинели, цепляются такие же твёрдые проволочные крючки. К петлям привязывались верёвочки. За среднюю верёвочку «весы» подвешивались или держались в руке. К крайним верёвочкам привязывались деревянные колышки, которые втыкались во взвешиваемые кусочки. В середине булки кусочки были, как правило, равновесны, а горбушки, зачастую, приходилось подрезать.
После того, как кусочки были уравновешены и разложены на тряпочке, предстояло ещё определить, кому какой кусочек отдать: кому горбушку, кому серединку. Существовало два метода! Упрощённый состоял в том, что каждому человеку присваивался номер — от 1 до 8. Одному надевали шапку на глаза, ставили спиной к хлебу. Другой, показывая пальцем на кусочек хлеба, спрашивал: «Кому?» Тот, что с шапкой на глазах, должен был назвать номер. К примеру, он говорил: «Четвёртому». Человек, с присвоенным ему номером 4, получал этот кусочек. Существовал и другой метод, он был в нашей восьмёрке. Из дощечки вырезались 16 абсолютно одинаковых квадратиков, примерно 2 на 2 сантиметра. Получалось два комплекта по 8 штук. На них писались цифры от 1 до 8. Один комплект клали на кусочки: на каждый кусочек по цифре. Другой комплект опускали в глубокую шапку, трясли и давали каждому тянуть свой номер. Всё это делалось потому, что очень мало давали хлеба, люди были голодны. Хорошо ещё, что люди стремились к какой-то справедливости, перед которой, даже в наших условиях, мускулы оказывались бессильны. Многие стремились растянуть время общения с полученным кусочком. Одни ели баланду без хлеба, а потом отламывали маленькие кусочки хлеба и бросали в рот, сосали кусочки, как конфеты, продляя процесс приёма еды. Другие, съев баланду, наливали в котелки воды, размачивали в ней оставленный хлеб и ели эту новую порцию баланды ложкой.
Ложки у некоторых пленных были искусно вырезаны из дерева. Были и такие умельцы, которые очень искусно вырезали из дерева всевозможные игрушки и продавали конвойным немцам за порцию хлеба или за табак. Изготавливали и очень красивые шкатулки, оклеенные разноцветной соломкой. Были в ходу самодельные игральные карты. Но мы в азартные игры почти не играли. Были среди нас и мастера-портные. Помню такой случай. В Седлеце пленных направляли на работы вне лагеря. Естественно, что при их возвращении, чего только в лагерь не попадало. Раз с работы принесли в лагерь мешок из белого брезента-полотна. На мешке, как принято у немцев, была, печатно, нанесена государственная эмблема — орёл с распростёртыми крыльями, держащий в когтях свастику! Один умелец — по-видимому, до армии был портным — сшил красивые белые штаны. А раскроил их так, что орёл оказался на ягодицах с клювом в попе. При ходьбе крылья шевелились, и весь лагерь ходил смотреть на это изделие. На другой день, при утреннем разводе, этого парня забрали в комендатуру, на свидание к коменданту лагеря. Там его изрядно избили, но выдали другие штаны.
В концлагерях сильно изношенную одежду заменяли другой, армейской, бывшей в употреблении. Одежда эта была не немецкой, а других вражеских армий: итальянской, румынской и других. Шинели выдавались: голубые, зелёные, жёлтые. Нижнее бельё, как правило, было новое, со штампом «кригсгефанген», что на немецком языке означает «военнопленный». Заменяли и рваную обувь на обувь бывшую в употреблении, но добротную. Один раз повезло и мне. Мне выдали хорошие, почти новые ботинки, взамен моих полностью развалившихся сапог, которые я латал, и перелатывал, и подвязывал проволокой отвалившуюся подошву. Эти ботинки ещё сыграют положительную роль в моей дальнейшей судьбе.
Водопровод или бочка с краном были почти в каждом лагере. Туалет на улице, русский, несколько очков.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.