Повесть об отроке Зуеве - [54]
— Гой-ей, гой-ей, го-о-ой!
Увидев Зуева, оскалили зубы.
Вася ухватился за жгут и потянул на себя. Так же негромко замычал:
— Гой-ей, гой-ей, го-ой, гой-ей, го-ой.
Сидя на перевернутой плоскодонке, за их работой наблюдал старейшина Вапти. Жестом пригласил Зуева подойти.
Эптухай слушал старейшину, переводил:
— Вапти долго живет на свете. Он знает всех духов-кулли, которые есть у эзингейцев, у других самоедских племен. (Старик долго перечислял племена.) Но Вапти никогда не слышал о духе, который ведет русского начальника из царского города. Может быть, это Никола Угодник?
Зуева немало удивило, что старец знает про русского святителя.
— Он ждет, что ты ему скажешь…
— Э, нет, моего духа зовут не Николой Угодником.
— А как?
Дотошный старик. Прямо-таки самоедский натуралист. И ведь соврать совестно. А если по правде? Разве не сам дух науки повел в путешествие Палласа и всех, кто в его команде? Высоко звучит, но это так.
— Скажи старейшине, — говорит Зуев, — что духа моего зовут Наукой.
Старик набивает табаком трубку. Усмехается.
Самоеды приладили наконец к плоту высокую мачту — от четырех углов плота к ее вершине протянулись веревочные тяги.
Вапти уважительно посмотрел на Зуева:
— Нау-ка.
— Хорош плот? — спросил Эптухай.
— Отменный. Кто ж поплывет на нем?
— Плот уйдет на небо. К Чарас-Най. — Эти слова молодой охотник произнес шепотом, выдавая жуткую тайну. Да он и притронулся к великой тайне рода.
Речь шла о провидице, которая проницательнее всех разгадывает, кто говорит правду, а кто лукавит. Лгунов Чарас-Най не прощает; она милостива, великодушна, но умеет жестоко наказать — сделает Обь черной, обречет людей на голод, порвет рыболовные снасти. Горе тому, кто не угодит Чарас-Най! Ей надо угождать, подольщаться к ней.
Полая вода — по самую кромку берега.
Ближе к стрежню скользила шуга, отставшая от большого ледохода. Быстрина мощно несла вырванные с корнем деревья, кусты тальника…
Робкий, покорный, ищущий взгляд Эптухай обратил на небо — охотник так был не похож на себя. Куда девалась его дерзкая решимость?..
Таинственность момента невольно передалась и Зуеву. Он поднял голову — мелкая шуга облаков раскинулась в безбрежном небесном половодье.
Спозаранку весь род высыпал на берег. У эзингейцев оказалось немало музыкантов. Они щипали тонкие сухожилия бумбр и дерноборов, инструментов, напоминающих гусли и балалайки. Мальчишки дули в самодельные дудочки, вопили, прыгали через нарты, вскакивали на пасущихся оленей. Женщины с младенцами в люльках стояли поодаль, сторонясь пацанов.
Эптухай разбежался, припечатал ступни к стволу сосны, сделал пару шагов вверх и, перевернувшись, встал на ноги.
— Умеешь так? — спросил он Васю.
— Ну где мне…
Эптухай повторил прыжок, сжался в кольцо и ловко опустился на упругие ладони.
Юные самоедки, были среди них довольно миловидные, смешливо поглядывали на Васю. Но помалкивали. Когда разговаривают мужчины, женщинам не пристало влезать в разговор.
Беспорядочные, громкие звуки бумбр и дерноборов заглушали голоса стойбища.
На пригорок взбежал Сила. Взвыл по-звериному:
— Чарас-Най, Чарас-Най!
Мужчины, один за другим, степенно, с торжественными лицами, вступали на плот, вешали на перекладины мачты травяные венки, разноцветные холсты, коврики, сотканные из мха, шкурки белок, песцов, кидали на бревна мамонтовые кости, моржовые клыки, стрелы, луки, бусы, разнообразные побрякушки.
— Чарас-Най, Чарас-Най!
Эзингейцы подхватили зов шамана. Молили послать роду много осетров, щук, окуней, муксунов, щокуров, язей, сырков, сорог, нельм.
— Чараснайчараснайчараснайчараснайчараснайчараснай…
Нельзя было не поддаться настроению толпы, ее языческому ликованию. Вася стянул с головы собачий малахай, протиснулся к берегу, вскочил на плот и повесил малахай на жердь.
— Луце, луце, луце! — завизжали эзингейцы от восторга.
Вася вскинул руку.
— Эзингейцы! Люди рода! Лю-ю-юди-и! Мы едины в поднебесье. Где бы ни жили…
Больше ничего не мог выкрикнуть.
Несколько парней натаскали на плот валежник. Подожгли. Огонь проклюнулся крошечным гребешком; от речного ветерка склонился в сторону и лизнул сухие палки. От основания к вершинке в помощь беспомощному гребешку поднималось по сучьям набирающее силу пламя. Костер вовсю заполыхал.
Эзингейцы длинными баграми оттолкнули плот от берега. Вслед полетели стрелы.
В полдень Сила позвал Васю в чум. Хлопотал у очага, поднес в кружке оленью кровь.
Распахнулся полог.
— Натуралисса! — Вану упал на колени, обнял Васины ноги.
— Получай аманата, — сказал шаман. — Пусть ведет к морю.
Зуев поднял Вану, взял в ладони лицо остяка, глядел в счастливые, по-собачьи преданные глаза друга.
— Натуралисса, натуралисса, — шептал остяк.
— Поживи с нами еще немножко, — расщедрился Сила. — Мы тебе чум дадим.
— Съезжу в Березов и вернусь, — сказал Вася.
— Да поспеши, — предупредил Сила. — Мы скоро в кочевье уйдем. Олени застоялись…
Кто сам путешествовал за делом, а не за тем, чтобы переезжать только с места на место, знает, чего таковы труды стоят. И хотя придумал самоедам про дух, сопровождающий меня, а все же нисколько не слукавил. Всякая наука, особенно география и этнография, движутся духом, и этот дух есть тяга к истине. Без того натуралисту делать нечего.
