Повесть об отроке Зуеве - [44]

Похлебали жирной ухи из муксуна, отведали жареной оленины. Комиссарша потчевала гостей моченой морошкой, брусникой, медом. Ерофеев и Шумский налегли на бражку.

— А где Вану? — вспомнил Зуев.

— Как вчерась ушел к своим попить оленьей крови, так и не появлялся, — ответил Ерофеев.

Вася за обе щеки уминал морошку, белую тундровую малину.

— Бражки не отведаете? — подмигнул Денисов.

— Не, не пью.

— Молод наш предводитель, рано бражничать, — не одобрил Шумский.

Зуев сердито посмотрел на чучельника. Вот старый бес, знает же, что он не переносит разговоров о молодости, а возьмет да и ввернет неразумное словечко.

Вася рассказал о встрече с детьми из инородческого становья.

— Откуда такой слух у них пошел: церковь, говорят, пришел строить. Чудно!

— Чудно, да не совсем, — сказал Денисов. — Всего-то они остерегаются, ждут чего-то. Старики все молвят: черный день придет, прогонят их отсюда. Даже сказка у них есть на сей счет.

— Что за сказка?

— Так как же! Видишь ли, господин Зуев, на месте, где сейчас стоит церковь, лес был ранее. Да-а-а. И там обитало ихнее божество. Поклонялись ему остяки. Приклады богатые ставили. Пришли русские, затребовали отдать святое место. Видит ихний идол — некуда податься. И сказал шаманам: «Должен я отдать это святое место. Возьмите, что есть тут моего, и тащите на восток». Инородцы положили добро в лодки, лодки на плечи — и на восток. За рекой через луга лодки перетащить не смогли. Идол сказал: «Оставьте здесь». Махнул рукой — бугор поднялся над местностью. Через этот бугор теперь не ходят. Остерегаются: шайтан поселился. Ну и слух пронесся — церковь там поставят. Свой, дескать, приведет сюда русских.

— Кто свой?

— Ну, отступник из их племени.

— Выходит, я еще сказкой был предсказан? — удивился Вася. — И Вану вместе со мной?

— То ли ты, господин Зуев, то ли не ты, а вот поверье такое ходит. У них все сказки со смыслом — не верят нашему брату казаку…

— Так как верить? Сгони тебя с насиженного места, обрати силком в чужую веру — какая уж тут доброта, — заметил Шумский.

— Наше дело служивое, а пушечки всегда заряжены. Ведь бунтуют, злодеи…

— Против пушек и бунтуют, — укорил комиссара чучельник.

— Нельзя иначе! — твердо сказал комиссар. — Вы натуралисты, как я понимаю, по ученой части. Идете неведомо куда, делаете незнамо что. А мы про наши места одно только и знаем: порох держи сухим, ясак получай натурой. М-да. Тут еще не при мне, бают, бывал один знатель. Из немчуры.

— Делиль? — подсказал Вася.

— Навроде того. Да-а-а. Осмотрелся, понял, что к чему, — и бывал таков. На что мы привычные, а дальше Обдорского городка — ни-ни. Господи, — перекрестился на угол Денисов, — и что людям неймется? Было б там золотишко, у Ледяного моря-то!

Ерофеев пригоршнями захватывал из миски влажную морошку и, подставив рот, как под дождик, глотал ягоды, жмурил глаза, крякал. Согласно кивал головой то комиссару, то чучельнику, выражая полное удовлетворение жизнью, вольготностью казачьей вольницы. Ему нравилось тут. На стенах крест-накрест ружья и сабли, на полу ноги утопают в медвежьих шкурах, под притолокой ветвились оленьи рога. Тепло, домовито. Пожелай, и он мог бы так зажить, довольно перекати-полем мотаться по белому свету: то по Каспию неприкаянно, то в дальние оренбургские степи. Прикрикни на инородца, он тебе что хошь в избу притащит — куницу ли, соболя, а то и оленей приведет. Одно слово — казак! Хозяин на сотни верст. Вольготно-о-о! И не моги бунтовать, рогатое племя. Может, бросить все да напроситься в службу к березовскому атаману?

Ерофеев выпил еще стакан браги.

— Голова моя, головушка, — заголосил он.

— Закосел наш казак. — Вася положил руку на плечо Ерофеева.

От этого непроизвольного Васиного жеста стрелок Ерофеев совсем размяк. Застыдился своих грешных мыслей.

Вася развернул на столе большую карту. Отпечатанная в академической типографии лет десять назад, она изрядно поблекла, поистерлась, отдельные ее места буквально представляли белые пятна. Денисов удивленно выпятил губы. Вытер полотенцем руки, по изгибу контура легонько провел пальцем.

— Волга? — И изумился, словно открыл реку.

— Волга, — улыбнулся Зуев.

— Ух ты, растянулась… А это? Да Днепр. Так и написано, гляди — Днепр. Велика натура земли русской.

— Ты, что ли, никогда атласа не видал?

— Не довелось. Аз да буки — вот наши науки.

Зуев ногтем отчертил линию берега Карского моря — от Обдорского городка, Салегарда, линия проходила рядышком.

— Вот куда пойдем.

— Хе, хе, чего нарисовано. Тут выходит, что Обдорский городок чуть не на берегу морском стоит.

— А нет?

— Море подале будет.

— Море, может, и подалее. Наш же путь до побережья Карского залива — вот сюда.

— Не ходил, не знаю. Одно скажу: пути там нет. Сомнение берет. Да вам виднее…

— Какое виднее! — Зуев насупился. — Чего знаем про залив?

— Вот и говорю, — засомневался Денисов. И сочувственно пострадал. — Через тундру эту проклятую идти, немереную. А зачем, ради какой выгоды?

— Наш Василий, — сказал Шумский, — хоть малый, да удалый. Линия у него на лбу путешественная.

Этот довод отчего-то сразил атамана.

— Ежели линия… — Он уважительно погладил карту.