Повесть об отроке Зуеве - [46]

— Чего разлаялись? — выходит на крыльцо Зуев.

— За тобой пришли. Пишешь, пишешь… Зачем пишешь?

— Люди прочитают, узнают про Березов.

— А про меня?

— И про тебя напишу: славный малец живет в тутошних краях.

— Тогда и про Бурого моего напиши.

Бурый подбегает к Васе, кладет ему передние лапы на грудь.

— Да напишу, напишу…

Глава, в которой рассказывается о похищении Вану, о том, что увидел Зуев на священной поляне и о знакомстве с Эптухаем

1

Самоеды рода Эзынге, как и их соплеменники, не имели постоянного местожительства. Жили там, где хорошо оленю. Зимой по врожденному инстинкту олень тянется к югу. Ближе к лету его влечет к морским берегам, где прохладнее и меньше убийственных во время линьки комаров.

Нынешней зимой эзынгейцы поднялись вверх по Оби намного дальше, чем обычно: осели па время студеных месяцев в Небдинских юртах, верстах в пятидесяти от Березова.

Конечно, березовским казакам надо отвезти немалый ясак, но эзингейцы привыкли к этим поборам. Ясак отдавали не скупясь, не выторговывая лишней денежки. Это был богатый род. Он славился обилием оленьих стад, удачливыми охотниками.

Самым умелым охотником рода считался пятнадцатилетний Эптухай, парень независимый, гордый и смелый. На лыжах, подбитых оленьей шкурой, уходил в тайгу на много дней и всегда возвращался в юрты увешанный белками, куницами, песцами. Сваливал у чума шамана-князца Силы мягкую добычу, выпивал без передыха поднесенную кружку оленьей крови. Отведав вволю строганины из налима, твердого, как кусок льда, заваливался в материнском чуме спать и не просыпался целые сутки.

Накануне последней охоты Эптухай завернул в Березов, в Заовражную слободу к знакомым остякам. Его здесь хорошо знали. Молодой охотник владел остяцким и русским языками. Как и когда поселились в него эти языки, он и сам не знал. То иногда с русским казаком в тайге встретится (особенно полюбился ему сирота — казачонок Петька), то забежит в юрту остяка — вот незнакомые слова и западут в память.

На сей раз Эптухай пробыл в слободе недолго. Узнал плохую новость — в Березов прибыл отряд из царского города, которому велено класть церковь между Небдинскими юртами и Обдорским городком, а это и было то пространство, где испокон века кочевали эзингейцы.

— Подожди, и вас тоже заставят присягать русскому богу, — сказали Эптухаю. — Конец вашей воле. Мефодий сам слышал, когда ходил молиться.

— Это так? — спросил Эптухай у остяка.

— Слысал, слысал, — подтвердил Мефодий. — Самую Цютоцку слысал. Русский больсой нацальник. Новую надо церквуску, вот сто он сказал.

— Мы без воли жить не станем! — воскликнул Эптухай. — Мы, эзингейцы, будем ходить куда хотим. Куда олень — туда и мы.

Остяки березовской слободы посмеялись над ним:

— Церковь вас остановит… Мы-то осели на месте.

— Наше племя — большое. Мы никогда не поклонялись русскому богу. Не нужна нам церковь.

— Наши старики и во сне видели — будет церковь. Эптухай был в отчаянии. Лучше бы не знать ему этой новости!

— Ваши старики не сказывали, как остановить русских?

— К нам в слободу приходил один из отряда пить кровь…

— Разве русские пьют оленью кровь?

— Наш остяк приходил. Он привел русских из Тоболесска. Он проводник. Вану его звать.

— И что делать?

— Накажите отступника. Возьмите его в аманаты. А потом скажете русским: убирайтесь или убьем аманата.

— Тогда атаман Денисов пойдет на эзингейцев войной. Вы этого хотите?

— Атаман Денисов не будет воевать из-за остяка.

К ночи Эптухай явился в родное становье, рассказал главе эзингейского рода про услышанное от березовских остяков.

Сила огорчился:

— Одна беда идет за другой.

— А какая первая беда? — испугался Эптухай.

— Ночью мне привиделась, что все наши олени падут от мора.

— Но мы тогда пропадем…

— Скоро я позову мужчин на священную поляну. Я буду просить духов, чтобы они услышали нас и не напускали на стадо мора.

Сила закрыл глаза; голова его мелко тряслась. Эптухай знал — это шаман собирает волю, чтобы вести разговор с могущественными и милосердными духами.

— А чтобы русские не строили церковь, ты можешь попросить духов? — спросил Эптухай.

— Духи не вмешиваются в дела русского бога. Старейшины рода, которых шаман пригласил на совет, долго молчали. Один из них, Вапти, промолвил:

— Скоро негде будет пасти наши стада. Где церковь, там казак и поп. Горе какое! Куда самоеду податься?

— Нам дети наши не простят, если согласимся на новую церковь, — сказал второй старик, по имени Лопти. — Надо проводника взять в аманаты. Отдадим его в жертву Торыму. Пусть тогда русский начальник подумает…

— Ты его видел? — спросил шаман.

— Нет.

— А что говорят про него остяки?

— Я не спрашивал. Но он из города, где живет царица.

— Когда мне было столько лет, сколько тебе, Эптухай, — сказал Вапти, — я видел русского князя… Его звали Меньший. Он был сердитый. Меньший, меньший… Но он был Бóльший, чем сам атаман, даже чем начальник в Тоболесске.

— Этот тоже, наверно, больший, — вздохнул Лопти. — И все равно, надо аманата брать. Дети не простят, если русские построят новую церковь.

Наутро несколько эзингейцев во главе с Эптухаем отправились на необычную охоту — за остяком, который привел большого русского начальника в Березов…