Повесть об одиноком велосипедисте - [6]

Так появился второй поправочный коэффициент – 1,1.

«Русский авось» – это вариативный поправочный коэффициент, значение которого выбирается с учетом существующей необходимости. Так говорил наш профессор статистики.

Отрывок 20

Я раньше очень мало ездил по городу. Если только ехал на дачу, к себе или к кому из знакомых. Отец тоже не любил ездить по городу. Не видел в этом никакого удовольствия. И сколько себя помню, мы постоянно катались на дачах. Сперва на съемных, потом на своей. Маршруты были разные, ему нравились новые места, новые дороги. И сколько я посмотрел этих дорог за свое детство и школьные годы – шоссейных, изогнутых, прямых, ровных, с разбитым покрытием, лесных, с лужами, заваленных сосновыми иглами, прыгающих по корням, вечерних, утренних, жарких дневных, утопающих в пыли, разбитых грузовыми машинами, никуда не ведущих, скользких от дождя, нагретых оранжевым солнцем, уходящих в туман, разгоняющих тебя на склонах, обдувающих ветром, подбрасывающих на неровностях твою вцепившуюся в руль тень. Я не знаю, сколько я проезжал. У меня не было на велосипеде счетчика. Был только у отца. Но лет с десяти я часто уезжал один. Так что не знаю.

Очень приблизительными были карты. Сейчас карты тоже довольно приблизительные, но тогда они были еще более приблизительными. Так что мы часто ездили с ними на авось. Рассчитывая проехать сорок кэмэ, а проезжая в результате шестьдесят. «Русский авось». И нельзя было угадать заранее дорогу. В городе не так. А там никогда не знаешь, что за покрытие тебе попадется. Даже если по карте – это асфальт. Иногда бывал такой асфальт, что лучше уж было бы ехать лесными просеками. А еще бывали бетонки – дороги из уложенных бетонных плит, прямоугольных или шестиугольных, с не всегда ровными стыками. Много чего бывало.

Отрывок 21

В такие дни не хотелось на шумные трассы, не хотелось скорости, дерганого ритма городских улиц, а хотелось неспешности и тишины.

Тогда я собирался и спускался во двор. Темный и холодный. Как правило, никто не просматривался на тротуаре ни влево, ни вправо. Громко за спиной хлопала металлическая дверь подъезда. Переключался на самую большую звездочку и выезжал со двора. Дворами, не встречая машин, я выезжал на самую дальнюю, шедшую в тени домов улицу, за которой в деревьях лежала железная дорога. Вслушивался и не слышал ничего, смазанный велосипед двигался бесшумно.

Я не знал точно, куда я еду, знал лишь примерно направление. В этой боязни шума, резких движений и людных мест, неспешности и – по контрасту – осознании силы и длинного-предлинного неизведанного пути впереди – я казался себе крадущимся хищником, продвигающимся одному мне известными тропами.

Отрывок 22

Несмотря на вылизанные центральные улицы с мощеными камнем тротуарами, вереницы витрин европейских магазинов и украшенные цветами террасы ресторанов, несмотря на дорогую отделку офисов, банков и всякой другой всячины, несмотря на зеркальные холлы гостиниц, клубов и модных кинотеатров, несмотря на идеальные клумбы и ровно стриженные газоны, несмотря на строгие потоки роскошных авто, пускающих во всех направлениях солнечных зайчиков полированными бортами и тонированными стеклами, несмотря на толпы ухоженных женщин, со скучающим видом гуляющих из бутика в бутик, несмотря ни на что в городе оставались глухие дворы с покосившимися деревянными домами и каменные дома с разбитыми окнами, закрытыми фанерой, оставались непроезжие из-за колдобин улицы, скверы, где собиралась очень странная публика, и душные, полные мух магазины с давно немытыми стенами и остановившимися тридцать лет назад в своем развитии продавцами, оставались бесхозные пустыри, пересекающие парки и жилые кварталы полузаброшенные железные дороги, неясного назначения неиспользуемые (или даже никогда не использовавшиеся) постройки и прочие места, оказавшись в которых, не верилось, что совсем рядом налаженно кипит красиво оформленная жизнь.

И что-то подсказывало, что таких мест вообще по стране – большинство, а сам город, в этих масштабах, – точка на карте.

Похоже на фантастический роман, в котором группа исследователей прилетала на чужую планету, жила в крохотном изолированном аппарате, а кругом шла своя жизнь, и ей было мало дела до прилетевших маленьких человечков. Возможно, я был одним из немногих исследователей, изучавших эту загадочную внешнюю жизнь, потому что могли ли сюда проникнуть шикарные «Ламборджини» с низкой посадкой или дамочки на шпильках?

Отрывок 23

Добравшись до улицы, шедшей вдоль железной дороги, я ехал по ней. Слева – неновые дома типовых серий, закрывающие солнце и создающие тень. Справа – гаражи, детские площадки, пристанционные постройки. Улицей назвать сложно. Так, проулок… Две машины с трудом разъедутся. Наверно, поэтому их тут и нет.

Еду медленно, смотрю по сторонам, спешить некуда. По-хорошему, надо выезжать часа через два, когда уже нежарко. Но я еду сейчас. Потому что за два часа даже по таким проулкам не спеша можно уехать далеко, а значит, проехать больше, чем если бы я уехал позже.

Светофор. Останавливаюсь, ставлю ногу на бордюр и полминуты жду. Дальше идет абсолютно прямая улица, на которой тоже нет машин. Загадка почему. Их не бывает тут, даже когда кругом стоят пробки. Ездить по таким улицам как раз и есть отдых. Тихие кирпичные пятиэтажки, уснувшая до осени школа, оживающий к вечеру магазин.