Повесть о военных годах - [71]

По вечерам часами сидела с карандашом и бумагой, старательно выводя пока еще кривые буквы: училась писать левой рукой. Прошло больше месяца; я уже довольно четко и быстро писала под мамину диктовку.

Продвигаясь от начальника к начальнику, я приобрела немало сочувствовавших мне и, наконец, добилась приема у генерала Федоренко. Адъютант открыл передо мною массивную дверь, и я как можно «построевее» вошла в огромный зал-кабинет. Посредине длинный стол и множество стульев по сторонам, на всю стену, наполовину задернутая темной портьерой, большая карта СССР с нанесенной на ней красными флажками линией фронта. За массивным письменным столом, покрытым зеленым сукном, седой внушительного вида генерал.

Запинаясь, доложила, что прибыла по личному вопросу.

Генерал привстал, протянул мне через стол руку и предложил сесть.

— Да вы же совсем девочка, — сказал он не то разочарованно, не то удивленно. — Чем могу быть полезен?

— Я прошу направить меня в танковое училище! — решительно выпалила я.

— Что? В танковое училище? — Глаза у генерала стали совсем круглыми. — Да вы подумали об этом, девушка? Танкистом быть — не женское дело… Девчонки в танкисты идут! Этого еще не хватало!

— Но я уже немного знаю танки и даже чуть-чуть воевала танкистом, я очень хочу… Я должна быть настоящим танкистом! — настаивала я.

Посмотрев на меня как-то сбоку, генерал рассердился:

— Детский сад разводить прикажете, нянчиться с вами?!

Я молчала и терпеливо ждала — одним из дружеских напутствий перед посещением генерала было: «Будет отказывать — молчи и не обижайся ни на что, потерпи и снова за свое».

— Да вы знаете, что такое танк? Там руки нужны, руки, понимаете, руки! — Он выразительно завертел поднятыми вверх кистями рук. — Что же, вы зубами за снаряды да за рычаги возьметесь? Ну, отвечайте! Ведь рука на повязке. Пальцем, наверно, шевельнуть не можете!

— Врачи говорят: через полгода я поправлюсь, а пока прошу разрешить только учиться.

— Учиться! Что же, вы думаете, это за школьной скамьей сидеть? Быть курсантом танкового училища! Это же не только овладение теорией, но и большое физическое напряжение, тяжелый, упорный труд. Да и заслужить надо право на этот труд.

— Я старалась, очень старалась заслужить. — Тут у меня дрогнул голос.

Генерал с минуту помолчал.

— Почему ты хочешь быть обязательно танкистом? — удивительно добрым голосом спросил он, переходя с официального тона на «ты».

— Я люблю танки.

— Очень?

Я прижала к груди здоровой рукой больную.

— О, очень! Танкисту повинуется огромная умная машина, с которой ничто не может сравниться. Направьте меня в училище, даю вам честное слово, я приложу все силы, чтобы быть достойной такого доверия… и я буду самым настоящим танкистом!

Я смотрела генералу прямо в глаза и почувствовала, что все будет хорошо: глаза у него лучились, на губах появилась довольная, чуть лукавая улыбка. Он сам до фанатизма был влюблен в танки, и моя слепка напыщенная, но от всего сердца идущая речь пришлась ему по душе.

— Это-то хорошо, очень хорошо! Только сколько тебе лет? Вот видишь, восемнадцать, да еще инвалид.

Заметив мой протестующий жест при слове «инвалид», он поспешно поправился:

— Ну, больная, что ли, сейчас. Нет, и не проси, — он замахал рукой, — рад бы, да не могу. Все. Иди. Прощай!

Нервное напряжение, в котором я находилась полтора месяца, бесконечное хождение по управлениям, бессонная ночь перед встречей с заместителем наркома обороны — и вот безвозвратная гибель надежд… Я не выдержала и громко всхлипнула. Генерал Федоренко, собиравший бумаги, поднялся из-за стола и подошел ко мне.

— Что же ты? Что ты, а? Эх, а еще танкистом собираешься быть! — Он погладил меня по голове, а я, уткнувшись носом в его китель, плакала уже навзрыд.

— Я так мечтала, так старалась!.. Я уже писать левой рукой научилась… учиться смогу, поправлюсь пока что… а вы вот…

Генерал молча гладил меня по голове.

— Послушай, значит, ты хочешь быть только танкистом и никем другим?

Я даже реветь перестала:

— Что же, все, что я говорила, это так просто, зря? Да?

— Давай договоримся так: ты мне принесешь из военкомата справку о том, что годна к строевой службе, тогда я направлю тебя в училище. Договорились?

Он быстро написал что-то на уголке моего заявления и отдал мне.

— Достанешь справку, приходи. Эх, ты! — сказал он, указывая на смоченный моими слезами китель. — Мне на совещание сейчас, как же я со слезами-то?

— То ж не простые слезы, солдатские.

— Ну, иди, иди, солдатик! — чуть-чуть насмешливо, но в то же время и ласково простился со мной генерал.

В военкомате я долго потрясала перед врачом своим заявлением с ничего, собственно, не означавшей резолюцией генерала Федоренко: «Пропустить через врачебную комиссию». Сначала врач, ссылаясь на заключение ВТЭКа, отказал наотрез. Но я долго и терпеливо упрашивала доктора, показывала справку знаменитого профессора, снова уговаривала, доказывала, умоляла. Наконец я была вознаграждена.

— Ладно уж, воюйте на здоровье, — сказал доктор, что-то быстро набросав на печатном бланке.

«Годна к строевой службе через два месяца», — прочитала я и так и ахнула.