Повесть о военных годах - [134]

— Не хочу я быть заместителем. Да и не прошусь немедленно на роту. Я прошу об одном: если у вас выйдет из строя какой-нибудь командир, то из работников штаба вы меня первую пошлете заменить его.

— Договорились, — согласился Луговой.

Перед рассветом колонна штаба с частью батальона Котловца повернула в тумане чуть левее и с ходу вскочила в какой-то большой город. Город спал. Сонный полицейский на углу посторонился, пропуская мимо себя танки и машины. Чеканя шаг, прошел немецкий патруль, солдаты даже не посмотрели на нас. В городе были немцы. Мы поняли свою ошибку только тогда, когда основная часть машин уже втянулась в город. Разворачивать танки и открывать стрельбу по неизвестным нам, скрытым в городе силам врага было совершенно бессмысленно. Гитлеровцы не ждали нас к себе так скоро, и вид танков и машин, спокойно пересекавших в темноте город, не произвел на них особенного впечатления: мало ли сейчас происходит всяких перемещений в немецких и венгерских войсках.

— Занять почту! — приказал комбриг, когда мы проскочили по асфальтированным улицам мимо высоких зданий с балконами, мимо магазинов с закрытыми ставнями, мимо бульваров и площадей.

Но вот почтамт. Автоматчики побежали по широким ступенькам к дубовым створчатым дверям и заняли здание. По тротуару, ничего не подозревая, провожая равнодушным взглядом машины, прошел вражеский патруль.

Справа, в центре города, железнодорожный мост. Батальон Котловца оседлал дорогу к мосту и на противоположную сторону, лязгая гусеницами по рельсам, перешел взвод танков.

Когда последние машины бригады вышли за пределы города и остановились у домиков на окраине, все основные узлы были заняты нашими солдатами. Уничтожить немногочисленные и редкие патрули было совсем несложным делом. Проснувшиеся по тревоге при первых выстрелах немцы увидели направленные на казармы жерла советских танковых пушек и бросились врассыпную. Многие бежали по крышам к неизвестным нам проходным дворам. Солдаты и офицеры венгерского батальона, воспользовавшись случаем, просто-напросто переоделись в гражданскую одежду и стали разбегаться по домам.

Город был взят настолько бесшумно, что большинство жителей лишь утром узнало, что за ночь город заняла советская воинская часть.

Не думала я, когда Котловец обещал доверить мне роту, что вижу его в последний раз: на четвертые сутки, ночью, погиб в бою наш комбат-богатырь. Погиб Котловец так же мужественно, как прожил короткую свою славную жизнь. Только после его гибели я узнала, что ему было всего двадцать шесть лет.

Котловец шел, как всегда, на головном танке. Ночь выдалась темная, да еще сгустившийся туман скрыл все в своей непроглядной тьме. Танки шли без света, и командиры, чтобы облегчить механикам возможность движения, выбрались наружу; сидя на броне у открытого люка механика-водителя, до рези в глазах всматриваясь в темноту, они рукой указывали путь: прямо, правее, левее… Сидел на броне своего танка и Котловец. Впереди показался темный силуэт рощи. Котловец остановил колонну и только успел крикнуть командовавшему его десантниками лейтенанту: «Пошли-ка, дружок, к тем деревьям людей, проверь, что там!..» — как сноп огня вырвался из темной рощи и с воем пронеслись снаряды. Один разорвался перед танком комбата.

Котловец откинулся на броню танка. «Комбата убили!» — не своим голосом закричал механик-водитель. К Котловцу бросились артиллерист и заряжающий его танка:

— Товарищ капитан, что с вами?

Их оборвал властный окрик:

— По местам! Огонь из всех стволов по роще!

Видя, что они еще колеблются, Котловец сказал вдруг очень тихо и твердо:

— Я приказал «огонь»! — И выкрикнул: — Почему мешкают?

Над головой Котловца ухнула пушка его танка; механик-водитель говорил, что слышал, как комбат похвалил: «Орлы!» — но тут еще один вражеский снаряд попал прямо в борт машины. Это был последний снаряд врага: гитлеровцы получили отпор и, воспользовавшись темнотой, поспешили уйти. Когда оглушенные танкисты выбрались из танка, они нашли своего комбата распростертым на земле; он был мертв: осколок снаряда попал ему в висок.

Мы с Луговым подъехали тогда, когда бережно завернутое в плащ-палатку и накрытое брезентом тело Котловца было уже крепко привязано на борту танка.

Танкисты не хотели хоронить своего комбата в чужой земле.

— Пусть будет с нами. А как выйдем к фронту, будем просить у командующего самолет — похороним на Родине, — объяснил кто-то Луговому.

Поправляя брезент, глухо плакал его механик-водитель… Я почувствовала, что у меня похолодели и дрожат руки. Разглядев в предрассветном сумраке большое безжизненное тело этого еще так недавно полного жизни и кипучей энергии человека, я, захлебнувшись слезами, уткнулась лицом в мокрый, грязный брезент, укрывший Котловца.

Луговой приказал командиру первой роты старшему лейтенанту Антонову, принять батальон.

— Ну что ж, лейтенант, поехали, — сказал Луговой. — Для нас Котловец не умер: он будет жить до тех пор, пока мы будем хранить о нем память, а мы его никогда не забудем.

— Вы, товарищ майор, не обращайте внимания на то, что я плачу.

— Плачь, если можешь. Я бы и сам заплакал, да не могу. Очень больно терять боевых друзей, когда победа так близка и окончание войны не за горами!