Повесть о военных годах - [12]

Я поставила свои ботинки носками на запад, решив, что, когда пойдем обратно через рощу, ботинки поворачивать не придется, на ходу суну в них ноги и пойду дальше. Мы отступали, мы тяжело переживали отступление, но никто не сомневался в том, что мы вернемся. Часто впоследствии вспоминались мне эти ботинки, тяжелые солдатские ботинки, которые ждали меня в смоленских лесах, чтобы идти в них дальше, на запад.

Мы помогли доктору Покровскому подняться и вышли опять на дорогу. В проходившую мимо машину с ранеными усадили доктора. Дальнейшая судьба нашего милого дедушки трагична. Машина, на которой ехал доктор Покровский, наскочила на вражескую засаду. Старый доктор, который совсем не умел стрелять и обычно побаивался своего собственного пистолета — как бы тот нечаянно не выстрелил и не прострелил ему бок, — при встрече с врагом сумел попасть в собственное сердце: он предпочел смерть позору плена.

ЗАПАДНЯ

В полдень Шуру, танкиста и меня усадили в свою машину солдаты саперного батальона. Но уже в пять часов вечера колонну опять остановили, всем приказали спешиться. Кроме наших наганов, мы получили еще по карабину и по две гранаты. Отряд собрался довольно многочисленный, и какой-то капитан повел нас вперед — выбивать противника из соседнего села. Только в этом направлении можно было пробиться.

Впереди, в километре, а может быть и поближе, виднелось село. Вражеские пули не раз заставляли нас ложиться.

«Неужели я иду в атаку, в настоящую атаку, наравне со всеми бойцами?..»

Метрах в трехстах от деревни цепь залегла: били пулеметы. Казалось, невозможно было оторваться от земли, поднять голову. Вперед выскочил политрук, хотел поднять цепь и не успел: его убили. Рядом со мной лежал младший лейтенант.

— Тебя как звать? — спросил он.

— Ирина.

— А меня Петром. Ты зачем здесь?

— Я в бой иду!

— Где же ты идешь, когда лежишь…

— Это ты лежишь, а еще командир, а я вот сейчас встану и пойду!

— Сумасшедшая, убьют!..

— Меня? — Я не представляла себе такой возможности: «Нет, меня не могут убить!» — Я пойду, вот увидишь, и бойцы за мной пойдут, им стыдно станет.

Быстро сняла каску, так что сразу разметались косы, встала я прошла несколько шагов. Было и жутко и в то же время как-то озорно. Обернулась к бойцам, взмахнула наганом, но не успела крикнуть — впереди поднялся капитан:

— За Родину!

— Ура-а!.. — ответила цепь и бросилась на деревню.

Увлеченная общим порывом, побежала и я. Однако в бой, в рукопашный бой так и не попала: капитан, командовавший цепью, перехватил меня на ходу.

— Марш отсюда! — закричал он. — Свое дело ты сделала, теперь собирай раненых! Вон у леса машины стоят.

Около машин уже суетилась Шура.

— Давай погружай остальных раненых! — крикнула она и, указав на дорогу в лес, где будет меня ждать, уехала.

С помощью шофера быстро погрузила раненых в машину. Однако в лесу никого не оказалось. Решила ждать. Шофер поворчал, но послушался: «Чей груз — тот и хозяин!»

Место для стоянки было указано более чем неудачное: где-то справа шел бой, пули то и дело щелкали по ветвям деревьев. Раненые наперебой уговаривали меня сойти с машины на землю. Когда я категорически отказалась, один из них грубовато оттолкнул меня на свое место, а сам лег между мной и бортом машины.

Это были дни, когда в тяжелом ратном труде закалялось мужество каждого бойца. От человека к человеку, от сердца к сердцу передавались легенды о бесстрашии и героизме советских людей. Это были дни такого душевного напряжения, такого горения, когда каждый становился лучше, чище. Исчезал страх перед смертью, собственная жизнь приобретала цену, измеряемую только твоей полезностью, но зато какой дорогой становилась жизнь товарища, командира!..

В небольшой, красиво расположенной в лесу деревне Раковке врач из группы руководства, командовавшей передвижением частей, прикрепил мою полуторку к сформированной уже колонне. Шуру он послал в другую. Несмотря на кажущуюся сутолоку, здесь чувствовалась чья-то уверенная направляющая рука. Набив до отказа сумки бинтами, сетчатыми шинами, свернутыми в короткие плотные рулоны, и ампулами с йодом, мы крепко расцеловались с Шурой и разошлись.

В два часа ночи покинули Раковку и выехали из леса. В безлунной холодной ночи по-осеннему яркие звезды, казалось, стремились забрать у земли все то тепло, которое давало ей дном щедрое солнце. Легкий клубящийся туман прикрыл пожелтевшую траву густой прохладной пеленой.

Перед нами раскинулось большое поле, впереди за ним сплошная стена соснового леса — до него около двух километров. Слева, в полукилометре от дороги, небольшие рощицы, цепляясь одна за другую, соединяли лес, из которого мы вышли, с тем, к которому стремились.

Пересекая поле, которое казалось бескрайним, колонна почти бесшумно, без огней шла по мягкому грунту. Первые машины уже достигли опушки леса. В это мгновение слева из рощи на нас обрушился огневой шквал. Отчаянно захлебываясь, били пулеметы. С шипением и свистом летели мины. Вспыхнули две автомашины, еще одна, еще. Раздались крики: «Пушки вперед! Пехота вперед!» Но было поздно. Немцы расстреливали колонну обдуманно, с расчетом. Сначала подожгли передние машины и следом за ними задние. Затем при свете вспыхнувших пожаров стали уничтожать те, что были в центре. Придорожная канава не позволяла грузовикам свернуть в поле, дорогу же вперед и назад закрыли горящие машины. Колонна оказалась в ловушке.