Повесть о военных годах - [117]

В ротах вышли «Боевые листки». «Болгарский народ не поднимет оружия против Советской Армии!» — говорилось в них.

Восьмого сентября утром мы получили приказ о выдвижении к границам Болгарии. Боевой приказ звучал необычно. После указания, кому по какому маршруту идти и куда и к какому времени выйти, командир бригады коротко сказал:

— Огня первым не открывать. Стрелять только в том случае, если оставленные гитлеровской армией арьергарды окажут сопротивление. Болгарские войска не будут сопротивляться: народ Болгарии ждет нас.

Боюсь, что на этот раз мы нарушили устав, ответив комбригу аплодисментами.

Мы въехали уже на землю Добруджи, когда произошла небольшая заминка. На картах обозначены две дороги, а на самом деле их оказалось пять или шесть. «Где же та дорога, по которой проложен маршрут? Какая дорога короче и не заведет в непроходимые для танков места?» Вдруг мы увидели, что прямо по полю, размахивая руками, как будто собираясь взлететь, бежал к нам крестьянин:

— Офицера́!.. Офицера́, жди меня!

За ним, еле поспевая, бежали разведчики. Счастливо улыбаясь, крестьянин хватал нас за руки:

— Русские, русские!

Ударив шляпой о землю, он пустился в пляс, выделывая замысловатые фигуры.

— Откуда он? — спросил разведчиков комбриг.

— С той стороны, — ответил крестьянин, — из-за границы, — хитро подмигнул он нам.

— Ты дорогу указать можешь?

Крестьянин одернул короткую суконную безрукавку и приосанился.

Дорогу? Он с удовольствием покажет русским дорогу. Его дед тоже показывал русским дорогу.

Крестьянина усадили к полковнику в машину. От радости он никак не мог сидеть на месте, поднимался, размахивая шляпой, и без умолку говорил.

Оказывается, установленная гитлеровцами граница перерезала принадлежащую ему землю на две части.

— Очень плохо, — качал он головой. — Работать надо, через границу ходить надо.

Сколько перетерпел он и от румынских и от болгарских пограничников, сколько водки им споил, сколько штрафов заплатил — не счесть! Теперь этому конец. От радости он запел: «Една земля хорошо, едны люди хорошо!»

Во главе бригады шел батальон капитана Котловца. Обиженный тем, что в предыдущей операции его «отдали» в резерв, на совещании перед выходом Котловец сказал:

— Обида на всю жизнь, если батальон не пойдет первым.

— Так уж и на всю жизнь, — рассмеялся полковник и покачал головой. — Тогда ничего не поделаешь, придется назначить тебя в первый эшелон, — высказал комбриг заранее обдуманное решение.

Котловец просиял:

— Вот и правильно! У меня и танков больше и народ не хуже, чем у Ракитного, тоже воевать хотят!

За прямоту и грубоватую душевность бойцы любили Котловца, любило его и командование. Не терпевший бахвальства и лжи, комбат не раз заставлял краснеть кое-кого из любителей прихвастнуть «боевыми подвигами».

— Оно конечно, — говорил Котловец, — прикрасить можно, а брехать нельзя. Брешут собаки, да и то дворняги, а хорошая собака даром гавкать не будет.

Мы шли уже несколько часов. Котловец был мрачен. Стоило добиваться права на первый эшелон, чтобы ехать так, будто и войны нет! По пути Котловец встретил лишь небольшую команду болгар, причем из двенадцати человек только трое были вооружены старыми винтовками.

— Мы не немцы, мы болгары, — заявили задержанные. — Мы не воюем с русскими, мы русских ждем.

Ожидавший встречи с противником, Котловец растерянно оглянулся вокруг.

— Нда-а… — вытягивая шею, поправил указательным пальцем воротник Котловец. — Ждали, говорите? Ишь ты!.. — Котловец старательно расправил под ремнем складки гимнастерки. — А ведь молодцы хлопцы! Ну что ж, раз такое дело, раз ждали, поздороваемся! — Он широким жестом протянул болгарам сильную, большую руку. Болгары по очереди пожали ее.

— Комбриг спрашивает, почему задержка? — передал радист.

— Доложи все, как есть! — бросил Котловец, исчезая в танке.

Дорога стала медленно вползать в горы. Маршрут пролегал в стороне от населенных пунктов, и за десять — двенадцать часов пути мы больше не встретили ни одного человека — ни друга, ни врага.

У самого перевала к скалам приклеились домики деревни Бейбулар. Здесь мы сделали привал. Крестьяне охотно впустили нас в дома, принесли фрукты, радушно угощали. В доме, где я остановилась, проснулась маленькая девочка — черные глазка с любопытством смотрели на больших, громкоголосых мужчин. Я подошла к кроватке и погладила девочку по головке. У матери блеснули слезы, и она порывисто прижалась губами к моей руке.

— Что вы делаете? — отдернула я руку. — Мы же русские, большевики, у нас не целуют рук!

Женщина что-то быстро проговорила.

— Нас заставляли целовать руки грязных фашистов, почему же не поцеловать руку друга? — объяснил переводчик.

Хозяин привел пастухов — они проводят русские танки через перевал до самой долины. Гитлеровцы ушли два дня назад. Где они сейчас, пастухи не знают. Им известно только одно: в горах врага нет.

Потухли звезды. В предрассветном тумане осторожно, почти ощупью двигались танки. Иней ровным слоем покрыл холодную броню. На каждой третьей машине уселся проводник-болгарин. Тяжелый, крутой спуск требовал осторожности и внимания. Механики-водители с трудом сдерживали танки, которые всей своей массой стремились вниз. Наконец спуск стал плавнее, и вскоре Котловец радировал: «Вышел в долину!»