Повесть о верной Аниске - [2]
— Так я и испугалась монаха! — гордо сказала Анна Ярославна. — Если он ещё будет грозиться, я ему на голову чернильницу вместо камилавки опрокину.
Вчерашний-то день Анна Ярославна похорохорилась, а сегодня душа в пятки ушла. Вот идёт монах по двору, а за ним тень, будто тараканище по плитам ползёт. Сверху смотреть, так и хочется ему на макушку плюнуть. Вон уж скрыл в сенях. Сейчас галереей пройдёт, по лестнице поднимется Ой, куда бежать, куда спрятаться?
Анна Ярославна оглянулась. Сидят мамки-няньки рядыш ком на скамье, друг к другу всем туловом качнутся, откачнутся — платья-то на них тугого шёлка, согнуться не дают — ну прямо вырезанные из полена куклы. Судачат, сплетничают, на неё не смотрят. Шмыгнула Анна Ярославна в низкую двер цу, которая вела к спальным покоям, а оттуда ходами и пере ходами, да чёрной лестницей, да вниз, да прямо в сад-огород Там она проскользнула в самый дальний угол и спряталась в малиннике. Слава те господи, никто не видал, а здесь-то её подавно не найдут. Анна Ярославна присела на корточки и принялась ощипывать спелую ягоду с веток. Сперва подряд всё в рот совала, потом стала разборчивей: выбирала покрупней да послаще. Потом вовсе ей малина опротивела.
«Ой, — думает Анна Ярославна, — сколько ж мне тут сидеть? Неужто и ночь ночевать на сырой земле?»
А обратно вернуться ей боязно. Небось там шуму-гаму не оберёшься. Небось хватились её, ищут, во все углы заглянули, все постели переворошили, под столами, под скамьями шарят. А Анна Ярославна небось не горошина, под стол не закатилась, под лавкой не укрылась. А монах-то небось от крика охрип, лает как пёс. Увидит Анну Ярославну, в клочья её изорвёт, нянькам-мамкам уж её не защитить.
И подумаешь, из-за чего вся кутерьма! Что гусиное перо в её руке неплотно держится, чернилами брызжет, по пергамену загогулины выписывает, как пьяный дружинник ногами по узорному полу. Научится Анна Ярославна грамоте, не научится — не всё ли равно? Какая ей забота зубрить Шестиднев да книгу Индикоплову, что земля-де плоская и кругом обтекает её океан? Это и без книг видать, что она плоская, а где холмистая. Небо-де одно по существу, но по числу их девять. А хоть бы и двенадцать, лишь бы непогоды не было, а каждый день вёдро. И какое существо у птицы Феникс? И если срубить сосну и обжечь её, она превратится в дуб? А ей сосен и дубов не рубить, она княжья дочка, её другое ожидает.
Уж она не маленькая, по двенадцатому году. Уж скоро станут за неё свататься заморские королевичи. Амальфея Никитишна говорила, будто уж и сватались.
— Ах, пропади всё пропадом — не пойду в горницу, не стану урок писать. Надоест монаху меня дожидаться. Уйдёт к себе в пещеры, в монастырь, я тогда вернусь. Скажу, что у меня живот заболел.
Тут она почувствовала, что самой ей страсть надоело сидеть в кустах. Неподалёку калитка, через которую садовники ходят. А не пойти ли да сквозь эту калитку, да по стольному городу Киеву погулять? Одной погулять, да не с матушкой, с княгиней Ингегердой Олафовной, не со старшей сестрой Елизаветой Ярославною, не с мамками-няньками, да не рядышком в Софийский собор, на хорах службу слушать, а одной-разодной, да подальше, да куда захочется.
Вот потеха будет!
Глава третья
ЧУДЕСА
Идёт чудовище, на четырёх ногах качается. Ростом оно с хороший дом, хвост львиный, шея лебединая, морда как у Змея Горыныча, на спине два горба, меж горбов поклажа. Идёт, голову задрало и плюётся. А подле чудовища незнаемый человек в невиданной одежде идёт и на ходу выдирает из бока чудовища бурую шерсть и прядёт нитку, на веретено наматывает.
Анна Ярославна прижалась к плетню, а за чудовищем второе такое ж горбатое шлёпает плоскими пятками А каждая пятка большая, что твой каравай, — вот такой ширины, вот такой вышины. И вдруг оно как посмотрит на Анну Ярославну! А она как взвизгнет и бросилась в переулок.
Бежала, бежала и выбежала на торговую площадь. Тут в палатках иноземные купцы торгуют заморскими товарами шелками, парчами, прозрачными муслинами. Иноземных-то купцов много, а своих ещё больше.
Златокузнецы разложили пряжки, цепочки, кольца. Портные швецы развесили плащи да епанчи. У кузнецов мечи да кольчуги..
Анну Ярославну этими товарами не соблазнишь. В княжий замок купцы ещё получше приносят. А посреди площади мальчишечка на верхушке высокого шеста пляшет. Такого она ещё не видала. Ох, страшно смотреть. Уж он пляшет, пляшет, то одну ногу подымет, то другую, то на голову ста нет, а с шеста не падает. Вот чудеса!
Вдруг что-то мокрое и шершавое защекотало ей шею Оглянулась, а это бурый медведь обнюхивает её. Она отскочила, а поводырь смеётся над ней, говорит:
— Чего ж ты встрепенулась? Не в лесу с Топтыгиным повстречалась, мой Мишка ручной и в носу кольцо — небось не укусит!
— Так я и испугалась твоего облезлого медведя! — гордо ответила Анна Ярославна, а сама отошла, не стала смотреть, что Мишка показывает, как ребята горох воруют, а бабы вальками бельё бьют.
