Повесть о том, как - [17]

- То есть? Кого никого?

- Живой опасности.

- А именно?

- Михаила Ивановича.

- И жены его Настасьи Петровны?

Скоро игра надоела. Кирсеич ушел. Мы с Евланей позавтракали и пошли гулять.

- Ведь все есть в природе,- воодушевленно говорил Евланя.

Мы шли по опушке леса.

- Например,- Евланя встал на одно колено и постучал согнутым пальцем по шляпке белого гриба,- слышишь? Сейчас я стучу по сыроежке. Совсем другой звук. То как по наковальне, то слабо. Или, пожалуйста, масленок, или опята. Пожалуйста, звук шампиньона. Заметь, все грибы от ранневесенних до позднеосенних. Для опыта я собрал их сейчас вместе. Неужели мы всегда будем различать их по времени года, цвету и очертаниям? Ведь это унизительно путать цвет опавшего листа с грибом и кланяться. Мы же люди! То есть надо развить ухо и слышать отклик. Тот же Кирсеич обиделся на меня, что я его обозвал животным. Не буквально, а кротом. Он копал огород. Это работа крота, сказал я. Вообще я тогда хорошо ему сказал: "Не оскорбляй природу челове-ком". Он зря обиделся. Ведь все есть в природе: зерно собирать полевая мышь, грибы и орехи - белки. Надо войти в контакт, они с радостью прибегут и поработают. Думать не хотим! А по три четверти нервных клеток на тот свет утаскиваем. Конечно, они нужны мировому разуму.

- Евланя, прости, что перебил. Какая вчера была погода?

Мы стали вспоминать. Не могли вспомнить. Пошли к Кирсеичу.

- Кирсеич, какая вчера была погода?

Он, довольный, что его попросили, достал тетрадь с заглавием "Народные приметы редких случаев околоземной атмосферы" и зачитал: "Такого-то сентября впервые за много дней появилось солнце. Никакие прогнозы не предсказывали его, посему отношу появление солнца на редкий случай".

- Допиши: и на действие потусторонних сил.

- Может быть, может быть,- согласился Кирсеич, закрыл тетрадь и грустно сказал: - У меня черный стержень исписался.

- И хватит. Пошли к бабе Мане чай пить. Ведь на бабу Маню писал? Про иконы? Ай-яй! А ведь солнышко-то и выглянуло, когда перенесли иконы.

Мы пошли вдоль реки. Мужики мои опечалились, когда я сказал об отъезде.

- И в лес не сходили, грибов не увезешь.

- Я твоими идеями заразился, за грибами не пойду. Но поклонюсь.

Евланя слабо улыбнулся.

- Идея не моя, она есть в природе. В природе все есть. Мы сами в природе, а в нашей природе, Кирсеич, не крути пальцем у виска, запомни: это забава неумных считать непохожих на себя дураками.

Я зашел за рюкзаком, убрал со стола. Мужики стояли у крыльца, и слышно было, как Евланя сердится на Кирсеича.

- Пусть имя даже мое забудут, неважно, кто автор идеи, лишь бы она была. Она носилась в воздухе, здесь воздуха много, я поймал.

- Умный ты прямо до невозможности.

- Пример. Ты сколько решений разных собраний писал?

- О-о!

- Вот и о! А кто знал из сидящих, что ты писал? И даже неважно. Проголосовали все - всё! - решение считается общее, а не твое. Решают все, но готовит это решение один.

Я уложил рюкзак, да и что его было укладывать: опустел. Подмел пол, мусор бросил в печку. Хотел вынести помойное ведро, но оно было пустое, только на дне лежал обгоревший кусочек бересты. Поглядел на прощанье на исписанные простенки и потолки, на пустой передний угол, на черный след от горячего утюга и вышел.

Закрыл двери, отдал ключ Евлане.

- Природа справедлива,- говорил Евланя, стукая по лбу Кирсеича, вбивая в того свои мысли,- у всех одинаково количество нервных клеток. Но тебе-то они зачем? Тебе их вечно не издержать.

- А сколько, допустим, я издержал на идею централизации кладбищ?

- Одну. Если еще туда бульдозер пустишь, то две.

Шли через мостик. Я поднял вершу и выпустил из нее щуренка.

- А может, взял бы? - спросил Евланя.

Баба Маня ждала нас. Не одна. Маша сидела за столом вся зареванная. У нее, оказывается, украли новый половик. Баба Маня собирала ей тряпье. Мне она надавала банок с разным вареньем. Кирсеич сходил за медом.

- А какие грехи у тебя, Маша? - спросил я.

- Свечам не даю догорать, великий грех. Задуваю, будто места не хватает, сама в карман прячу, потом антихристам на порошок для танцев истираю.

- А еще грех? Ты говорила об Аннушке.

- Кофту ее стеснялась носить, вся в заплатках. Мне-то хорошее наподавали. Ой,- вдруг сказала она, и лицо ее стало испуганным.- Ведь я кофту на половики изорвала.

- И этот половик, где кофта, украли?

- Этот,- сказала Маша, крестясь.

- Евланя,- сказал я,- дай ключ Маше от избы. Маша, половик принесут ночью. Поставь на крыльцо лопату.

- Вон твой половик,- показал Евланя в окно. На груде импортных удобрений, прикрывая их, лежала полосатая цветная дорожка.

- А лопату поставить? - спросила Маша.

- Решайте сами.

И снова я был на пристани.

Снова видел мужиков. Теперь уже второй спрашивал первого: "А у меня знаешь, сколько денег было?" - "Сколько?" - "А всех бы нас продал и втридорога бы выкупил!" - "А нам всем, может, и цены нет?" - "То есть,спрашивал мужик,- идем мы как бы за бесценок или же наоборот - неоценимы?"

Отдалялся берег, и мои знакомцы отдалялись. Письма-жалобы Кирсеича я обещал бросить в городе, чтоб быстрее дошли. Маша не провожала, и я не знал, будет ли она ночевать в избе.