Повесть о таежном следопыте - [44]

Да и сами тигры нередко посещали левый незаповедный берег реки, где было больше солнцепеков. Там их порой подкарауливали охотники. Отстрел тигров вне заповедника все еще допускался. Ведь и наблюдатель Спиридонов убил тигренка на левом берегу Кемы и формально ему нельзя было предъявить какие-либо претензии.

Обход Спиридонова на Кеме, таким образом, являлся пограничным и поэтому наиболее беспокойным. Наблюдатель не раз обнаруживал в скалах у водопада настороженные на тигра самострелы. Здесь тигры чаще, чем в других местах, переходили с берега на лед реки и подвергались наибольшей опасности.

Спиридонов уничтожал попадавшиеся самострелы, за что охотники грозили ему расправой. Но это был смелый и ловкий человек, и после того, как сам убил тигра, он старался лучше охранять редкого зверя. Большое влияние на него оказали и беседы с Каплановым. И Капланов теперь чувствовал, что Спиридонов смотрит на тигра уже другими глазами.

Как-то Капланов прочел ему свою любимую песню о юноше и тигре. Он ее знал наизусть.

И юноша, и тигр — оба погибли в смертельной схватке друг с другом. В песне говорится, как скорбит мать по юноше:

Ты от тигра не укрылся

Круглым кованым щитом,

Лапой тигр не защитился,

Пал, изрубленный мечом.

Больше плакать нету силы,

И не нужно слез теперь.

Уж могила отворила

Пред тобой глухую дверь.

Все ж был мною сын воспитан

Тигра сильного сильней!

Снова — сын и тигр убитый

В сновиденьях перед ней.

Голос Капланова был ровен и спокоен, а в глазах таился даже какой-то смешок. Очевидно, он думал сейчас о себе с иронией: чего еще не хватало, стихи начал вслух читать!

Спиридонов привык видеть Капланова невозмутимым, но теперь ему казалось — тот сдерживает в себе какое-то безмерно волнующее его чувство. Спиридонов слушал внимательно, опустив голову. Песня его заинтересовала.

Может там, где речки скачут,

Сквозь леса бегут, звеня,

Мать-тигрица тоже плачет

Безутешнее меня.

Я пойду к тигрице в горы,

Чтоб оплакать сыновей,

Чтоб ее утешить в горе:

Есть же горе и у ней.

Был мой сын в бою загублен.

Слезы вместе мы сольем,

И у ней ведь сын изрублен

Был безжалостно мечом!

Капланов закончил читать, но оба они еще долго молчали. Наконец, Спиридонов медленно произнес:

— Тигра — зверь гордый. И по храбрости он вроде человеку вровень. Тигру, конечно, трогать нельзя. По глупости ее здесь убивают. Как вот я тогда… Ну только теперь кто на тигру пойдет — берегись! Близко не допущу…

Капланов, глядя на него подобревшими глазами, прятал растроганную улыбку.

У Спиридонова в его пограничном обходе было много забот. Тревогу вызывали изюбры и лоси, которые летом уходили к морю солонцевать, а там их подстерегали браконьеры. Чтобы отвлечь зверей от этих опасных переходов, он закладывал искусственные солонцы.

— Теперь они реже ходят на море, — говорил лесник Капланову, — а вот как отучить тигру от левого берега — ума не приложу. Одно остается, Лев Георгиевич, — до нас эти земли прирезать.

С ним нельзя было не согласиться: следовало поднять вопрос о присоединении к заповеднику левого уступа земель по берегу Кемы.

Спиридонов надумал сделать солонцы даже для белок. Для этого он брал доску из мягкого дерева, насыпал на нее слой соли, а затем смачивал водой. Соль, растворяясь, пропитывала доску. Такие просоленные доски попадались Капланову на многих участках его обхода. Одну Спиридонов прибил под окном на своем кордоне, и Капланов, заночевав у него, увидел через стекло, как рано утром сюда прискакали из леса две белочки и начали усердно выгрызать доску. С другой стороны к этому «солонцу» по бревенчатой кладке, как по лесенке, поднялась лесная мышь и тоже стала лакомиться солью.

— Всякая тварь в соленьи нуждается, — пояснил подошедший к окну Спиридонов, — а человек зверям помочь должен. Пускай и мышь маленько попользуется, что за беда!

Соль Спиридонов чаще всего завозил из Тернея, со склада заповедника. Доставка соли была делом очень нелегким, но он тем не менее регулярно пополнял ее запасы, хотя никто его к этому не принуждал.

Однажды, не дождавшись катера, Спиридонов решил увезти соль вьюком на лошади, рассчитывая забросить ее сразу в тайгу на солонцы. Но для этого надо было далеко обходить прибрежные скалы, и Спиридонов, чтобы сократить себе путь, пошел на очень рискованное дело. Отъехав несколько километров от поселка, он вывел лошадь к подножию скал и, пользуясь кратковременным периодом отлива, спустился на только что обнажившееся морское дно.

Отливы здесь бывали два раза в сутки — утром и вечером, вода отходила от берегов на десяток и более метров. Но это происходило обычно в очень тихую погоду, чаще зимой, чем в другое время года. Стоило подняться на море небольшому волнению, как все быстро менялось, и волна уже начинала бить о берег.

Спиридонов, видя, что море спокойно, решил проскочить по дну вдоль берега. Отлив в благоприятном случае продолжался немногим более часа. Спиридонов рассчитал, что за сорок минут ему удастся обогнуть скалистый мыс, за которым в кривуне он может снова подняться на берег и, значит, сократить себе обход тайгой.

Небо было чистым, казалось бы, ветра можно было не опасаться, но Спиридонов, как местный житель, знал, что море очень изменчиво, и здесь, у берегов, могло внезапно отозваться даже отдаленное морское волнение. И все-таки благодаря своему решительному характеру он сознательно рисковал.