Повесть о таежном следопыте - [21]

Долины покрывались зеленой дымкой — на деревьях распускались листья. Началась тяга вальдшнепов.

Чтобы обеспечить себя продовольствием, Капланов взял разрешение на отстрел медведя. Но медведи с весны ушли в дальние кедрачи.

На свежий медвежий след он напал, поднявшись на одну из сопок. Зверь недавно валялся в луже, которая разлилась на тропе. Вокруг стоял запах мокрой шерсти.

Через несколько минут Капланов увидел его. Медведь залез на кедр за оставшимися там с осени шишками.

Убил он его без труда. Но тушу зверя пришлось долго скатывать по склону сопки. Когда добрался до подножия, уже завечерело. Ночевал у костра, жарил медвежий шашлык.

Так началась таежная жизнь на Кеме. Порой он чувствовал себя словно Робинзон на необитаемом острове. Однако к этому его уже подготовили годы, проведенные на Демьянке.

Пришлось заняться и хозяйственными вопросами. В мае он распахал около избушки участок, посадил картошку, а для Самолета посеял овес. Надо было подумать и о жилье. Возвращаясь из походов, он не имел даже места, где можно было бы отдохнуть и поработать за столом. Чаще всего он кочевал по тайге, ночуя в старых промысловых избушках или в палатке, а то и просто под открытым небом. Но через полтора года вместо ветхой избушки, куда охотно забирались только змеи, в Ясной Поляне стоял, наконец, небольшой домик — построить его Капланову помогли лесники.

Постепенно он убеждался, что место это для исследований по биологии уссурийского лося выбрано неудачно. На зиму лоси уходили за перевал, летом растекались по тайге, уходили в самые отдаленные районы. Это создавало особые трудности в работе на Кеме.

Он часто задумывался над тем, что природу этого края надо изучать в комплексе, в единстве всех явлений. Оберегать и изучать не только отдельные особи и виды животных и растений, но и сами процессы жизни, которые протекают без вмешательства человека. Понять их, раскрыть между ними причинную связь — было совсем не простым и не легким делом. Иногда казалось, что у него не хватает научной подготовки. Однако Капланова выручала способность терпеливо вести тщательные, кропотливые наблюдения, его исключительное трудолюбие, а порой еще интуиция, догадка, которая затем получала свое подтверждение и развитие в установленных им фактах. У него были упорство и тот огонек, без которых не может вести свою работу ни один серьезный исследователь.

В трудные минуты очень поддерживало то, что в заповеднике он не один. Научные исследования здесь вели четверо молодых зоологов. Все они были ровесниками, и трое из них хорошо знали друг друга еще со времени совместной работы в кюбзе.

Товарищи Капланова работали в таких же тяжелых условиях. Однако им было, пожалуй, все-таки легче хотя бы потому, что они работали на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга и могли чаще встречаться.

Юрий Салмин, рослый, физически очень сильный, с ясными лучистыми глазами, один из близких друзей Капланова, и Валентин Шамыкин, худощавый, низкого роста, подвижный молодой человек, вели исследования в юго-восточной части заповедника, в районе реки Сицы: Салмин — в ее верховьях, Шамыкин — в среднем течении. Изучая фауну млекопитающих Сихотэ-Алиня, они свои наблюдения чаще всего проводили на так называемых стационарных участках, а время от времени, вместе или поодиночке, выбирались за перевал и в другие более отдаленные места заповедника.

Энтомолог Константин Грунин, высокий, худой, с короткими черными усиками, не имел своей «вотчины», а «пребывал» при одном из товарищей, по его словам, «на положении бедного родственника». Среди своих друзей он был, пожалуй, самым увлекающимся человеком. За мухами и оводами, которых он изучал (а они представляют бич всего живого в тайге), Грунин мог идти хоть на край света. Неприхотливый и вечно чем-то захваченный, он чувствовал себя как дома в любом месте, где его заставала непогода или ночь: в развалившейся промысловой избушке или просто под корнем дерева, вывернутого бурей.

Капланов по пути за перевал, делая изрядный крюк, иногда заезжал к своим друзьям. Он гостил то у Салмина, который жил в таежной избушке на Красивом Месте, — так называлась лесная поляна в верховьях Сицы — то у Шамыкина около ключа Поднебесного.

Порой они собирались все вместе там или здесь, и тогда наступали самые лучшие часы в их таежной жизни.

Изредка к ним приезжал директор заповедника Абрамов, который был вдвое старше каждого из них, но своей жизнерадостностью и общительностью, пожалуй, ничем не отличался от молодых. Однако все знали, что, хотя Константин Георгиевич любил пошутить и посмеяться когда нужно, он умел быть строгим и требовательным.

Это был человек, с детства хорошо знавший уссурийскую тайгу. Охотовед по образованию, он и сам вел научную работу. К его советам они всегда прислушивались с вниманием.

Абрамов дружил с профессором Мантейфелем, дядей Петей, и рассказывал о своих встречах с известным ученым.

Профессор с ним переписывался и настаивал, чтобы в заповеднике занимались не только охраной и изучением, но, как он говорил, еще и «реконструкцией фауны». По его мнению, сюда надо было завезти новые виды животных, которые могли бы прижиться и размножаться в тайге.