Повесть о таежном следопыте - [23]

— У нас, Федор, дело не совсем обычное, — пояснил Капланов, — мы начинаем сейчас научные наблюдения над тигром. Такие наблюдения в нашей стране еще не велись. По следам надо не только учесть, сколько здесь тигров, но и раскрыть всю их жизнь, привычки, норов, узнать, как они ловят добычу и далеко ли уходят. Разве мы все знаем об этом скрытном звере?

— Да где там! — согласился Федор, — тигра, конечно, зверь стоящий, не то что зюбра какая-нибудь. Не зря за одного тигренка пять тысяч дают. А вот найди-ка его!

Он поправил горящие бревна в нодье и, сняв котелок, стал разливать чай.

После ужина Капланов достал дневник и, сидя на свежем лапнике, при свете костра начал писать:

«Впереди — долгие дни и месяцы скитаний по глубинам заповедника. Дни тяжелых трудов и очарования зимними тайнами тайги. Многие километры по следам могучего зверя…»

Он задумался. Ждет ли его удача? Хватит ли у него сил и умения проникнуть в загадочную жизнь этого редкого хищника?

Безмолвие зимней ночи нарушалось лишь слабым потрескиванием костра. Федор уже спал. А Капланов долго не мог сомкнуть глаз.

Заложив руки за голову, он лежал, мечтательно глядя вверх. Между вершинами деревьев сверкали крупные звезды. Над костром в струе горячего воздуха тихо покачивались ветки ели. Все было очень привычным и вместе с тем казалось каким-то необычно новым.

Так начинался этот тигровый поход.

Обход, участок работы Федора Козина, лежал в верховьях Имана, туда и направлялись они с Каплановым.

Здесь были самые глухие дебри заповедника. Не случайно тигры в этой стороне встречались чаще, чем в других местах. Но Федор безбоязненно охранял свой участок, обходя его изо дня в день легким неслышным шагом.

Капланов не раз уже бывал там, на западном склоне. Однако первый поход в верховья Имана, когда он повстречался с Федором Козиным, особенно ярко запечатлелся в его памяти.

Федор был сыном известного тигролова Алексея Григорьевича Козина, который не только занимался отловом тигрят, но за свою жизнь убил восемнадцать взрослых тигров. И хотя Алексею Козину исполнилось семьдесят лет, он все еще продолжал заниматься отловом тигров.

Федор, русый крепыш средних лет, всегда внешне невозмутимый, перенял от отца таежную сметку, ловкость и сноровку. Как и отец, с которым познакомился Капланов, Федор частенько вставлял в свой грубоватый сибирский говор отдельные украинские словечки. Козины когда-то переселились сюда, на Иман, с Украины.

Рассуждения Федора и его меткие наблюдения сразу обратили на себя внимание Капланова.

Рядом с заповедником велись крупные лесозаготовки. Федор рассказывал о неумеренных сплошных вырубках кедрачей, после которых в тайге оставались целые оголенные площади.

— Ведь если кедру без всякой совести так половинить, — неторопливо, словно рассуждая сам с собой, говорил он, хотя Капланов видел, что прищуренные глаза его полны едва сдерживаемого негодования, — то он здесь сроду больше не вырастет. Ну пусть оставили на корню хотя бы третью часть леса, тогда бы еще молодая кедра в рост могла тронуться. Ей ведь и защита и тень нужна. А нынче сплошь пластают! Тут тебе заместо тайги голимый пустырь останется. И что оно получается? Мы, значит, заповедники охраняем, а они рядом почем зря тайгу выбивают. Мы вроде нетронутого острова в море-океане, а кругом нас делай что хочешь — бей, кроши… Да и сколь эту кедру на месте бросают — сказать нельзя! Дорог здесь нет, а к речкам не везде пробьешься. Лес валят, однако брать не берут, он и гниет без пользы. Кедру же выбирают на корню в первую очередь. Она ведь в воде не тонет, а многие другие породы зараз ко дну идут. И вроде никому невдомек, что кедрачи — это наш хлеб таежный. И люди, и звери, и птицы от него кормятся. Не станет кедры — край наш запустеет, зверь уйдет. Надо, Лев Георгиевич, похлопотать, чтобы закон вышел насчет кедры. А то ведь начисто сведут. Наши дети и внуки спросят нас, что вы смотрели, где вы были?

Тогда же вышел у них первый разговор про тигра.

— Батька мой — зверолов отменный, — сказал Федор, — дай ему волю, он всю тигру в тайге выловит. Однако я другую, чем он, думку имею. Какая же без тигры тайга останется? Вроде уж и красота нашей земли не та получится. Не зря Дерсу Узала тигру не трогал. Мой батька смеялся над Дерсу. Он дружил с ним. А тот ему говорил: «Моя амба стреляй нет: амба там иди, я — здесь иди. Тайга места много. Моя амба — трогай нет». Если бы не заповедник, пожалуй, начисто прикончили бы тигру. Как думаете, Лев Георгиевич?

Капланов расспрашивал его про повадки тигров.

— Тигра — зверь хитрый, — говорил Федор, — она иногда чужим голосом рявкнет, а догадаться про то нельзя. У меня случай был. Сидел я ночью на солонцах, хотел за зюбрами понаблюдать. Гон у них в ту пору был. Солонец-то в пади лежал. Зюбры, значит, с увала сюда и спускались. Вот слышу где-то зюбра заревела, а вслед ей кто-то вроде филина ухнул. Тихо стало в тайге. Потом опять зюбра закричала, совсем близко от солонца, только чудно как-то. Начнет правильно, по-зюбриному, а кончает обрывом «ух». Будто филин заодно с зюброй кричит. Гляжу — тень на увале мелькнула. Ну, думаю, зюбра меня учуяла. Просидел впустую до рассвета, никто на солонец не пришел. А как рассвело, поднялся на увал и свежие тигровые следы увидел. Догадался я тут, что ночью тигра голос подавала, хотела зюбру приманить. Я и то было поверил.