Повесть о светлом мальчике - [8]

Мама стала рассказывать, как увидела меня лежащим на животе посредине поляны. Когда она окликнула меня, я и не подумал подняться, а ответил, что хочу увидеть, как растет трава.

— Прямо ужасно! Глупый какой мальчишка растет! Что с него взять? — Мама безнадежно покачала головой, и в такт качнулись в ушах длинные серьги.

Я тоже принялся мотать головой, желая ощутить раскачивание своей единственной серьги в ухе.

— А мама, если ты не глупая и знаешь, как трава растет, расскажи мне?

— Кто же столько может лодырничать, как ты, лежать и ждать, пока трава начнет расти?

Все весело рассмеялись, даже отец. Я обиделся и обратился к лучшему своему собеседнику — бабушке.

— Ну, старенькая мама, дальше расскажи. Про царство Сатаны теперь.

— Бог оборони нас от всех напастей! — вскрикнула бабушка. — Нельзя о нем говорить, обидится еще на нас! Гром гремит, и молния сверкнет и упадет — это он. На колеснице мчится, лук натянет — стрела взлетит и упадет. От правой руки его пламя вспыхивает, от левой искры сыплются… А когда стрела его в дерево попадает, оно раскалывается в щепки.

— А почему он рассердился на лиственницу, в которую недавно молния попала?

— Да говорят, это он с маленьким бурундуком враждует. Бурундук сидит на лиственнице и показывает ему язык. Он рассердится, сверкнет молнией, а бурундук шнырь под лиственницу — и в норку. Вот он и не попадает в него…

— А вот я слыхал, что молния — это взмахи хвоста дракона, — обратился отец к нашей всезнающей бабушке.

— Э-э, нет, взмахи хвоста дракона — это августовские зарницы во время поспевания хлебов и плодов, — авторитетно отвечала бабушка. — В этот период никогда небесных обид не бывает.

— А еще говорят, что у всех людей общее зерно, — обратился снова отец.

— Да, верно, так оно и есть, — согласилась бабушка. — Когда-то во вселенной было три стихии: стихия Буря, стихия Огонь и после него стихия Вода… В то время, когда была стихия Вода, на спине горы Верблюд на маленьком сухом месте — ну, не больше, чем круг для юрты, — лежал железный плот. Вот на этом плоту и спаслись две женщины, и у каждой из них по сыну. О тех женщинах в народе живет загадка, будто одна из этих женщин, сидя с ребенком на руках, говорила: «Вот он, сын моего сына, брат моего мужа…» Так и сохранилось человеческое зерно…

После таких интересных разговоров мне хотелось забраться куда-нибудь одному, хорошенько обмозговать все. Увидеть все самому и понять…

Однажды я заметил на дереве муравьев, снующих туда-сюда, и стал наблюдать за ними. Приглядевшись внимательно, я понял, что крупные рыжие муравьи бегают по двум параллельным дорожкам. По одной они ползут вверх до самой макушки, по другой спускаются вниз, к корням. Перед одним спускавшимся я поставил палец. Он, не сбавляя ходу, перелез через него и по-прежнему стремительно побежал дальше вниз. Тогда я схватил его и поставил на другую дорожку, которая вела вверх. Но мой муравей тут же упрямо повернул вниз. Я решил взглянуть, что они делают внизу, и нагнулся к корням дерева. Один из корней был совсем гнилой, и туда-то, в нору, спешили муравьи. Я подумал, что, наверное, они что-нибудь таскают. Осмотрел внимательно их ножки — чистые, да ведь у них нет никаких пальчиков или ладоней, чтобы тащить в них ношу. На спинках тоже было пусто.

— Эх, чертенята, наверное, во рту что-то прячут!

Я поймал одного муравья, положил ему камушек на спину, щепочкой раскрыл рот, а он так упорно сопротивлялся, что даже укусил меня за палец.

— Йох! Что я у тебя, счастье отнял, что ли!

Ничего так и не добившись, я отпустил муравья и влез на дерево.

Пусть высохнут мои глаза! Все, наконец, ясно!..

Муравьи спускались с наполненным туловищем, точно маслом топленым налитые. Они просвечивали на солнце и казались медвяно-желтыми. А те, что шли вверх, были тощими, словно шелуха, из которой выпало зерно. Однако я тщетно искал место, где они берут это масло, и так ни с чем вернулся домой.

Дома я стал спрашивать об этом муравьином масле моего младшего дядю Шевер-Сарыга. Он был хороший охотник и много знал о повадках разных животных.

— Какое еще там масло! Это древесный сок, — рассердился дядя на мой глупый вопрос. — Просто у муравья «горшок» желтый, а ты его за цвет масла принял.

Так мне стало ясно, что муравьи не для самих себя набивают так свой желудок, а таскают сок домой, чтобы накормить детей и сделать запасы. После этого я еще больше стал уважать муравьев.

Однажды я присел на камень, гляжу: малюсенькие муравьи бегают в каком-то сильном волнении. Снуют взад и вперед, пролезают в крохотное, точно иглой проткнутое, отверстие. При входе и выходе мешают друг другу, толкаются, а иногда пытаются сразу по двое пролезть и застревают. Я хорошенько присмотрелся и увидел, что они таскают во рту крошки земли. Землю эту они укладывают вокруг норки в виде дамбы.

«Что ж это они делают? — подумал я. — Новую норку копают или старую расширяют?» Вскоре мне стало ясно, что муравьи таскают влажную землю. Сегодня ночью был сильный дождь, норку их, наверное, разрушило, и они ее ремонтируют. Может быть, даже дети их пострадали, уж очень сильно они волнуются. Два муравья вытащили из норки останки третьего — пустую высохшую кожу. «Ну точно, — подумал я. — Вот погиб один в борьбе с бурей».