Повесть о светлом мальчике - [6]

— Они среди кустов чернотала бьют сорок в обгоревшем стойбище, ссорятся, а чертячьи дети сильно плачут, — объяснил Арандол.

— Это обгорелое стойбище — притон нечистых! — сказал дядя и посмотрел округлившимися от страха, как у коровы, глазами.

— Ой, да как мы его поведем домой? — сказала испуганно мать. — Надо идти, ведь там дети, напугаются…

— Иди, иди, не бойся! — успокоил ее отец. — Ведь у нас тут столько богов на столбах, столько собак! Наш Эгерек в аал никогда ни одного черта на пустит. У него под глазами желтые пятна, а таких собак сами черти боятся. — Отец пытался всех успокоить, но видно было, что и у него немного дрожат руки, когда он набивал трубку.

После этих своих встреч с чертями, я стал их очень бояться. Они теперь виделись мне, особенно если я оставался один. Голые, босые, без лиц или с лицом, но без носа и рта, с коровьими рогами, они появлялись, медленно, как дым, таяли и появлялись снова. Я слышал их голоса и зловещий смех, сердце мое сжималось от страха. Ночами я часто кричал во сне, и меня будила бабушка.

— Тьфу, тьфу! Оммани патни хом! Хурту-хурту, сырык-сырык! — бормотала она заклинания и трясла подолом халата, будто кого-то отгоняла от юрты. — Что ты кричал, сынок? — спрашивала она затем меня. — Кого испугался, что видел, щеночек мой?

Я рассказывал ей свои видения, а она успокаивала меня:

— Посмотри, вон я на двери повесила плеть с красным кнутовищем и красный караганник с большими колючками. Черти этого сильно боятся. Гляди-ка, над люлькой повесил отец гнездо ремеза, в нем спрятана душа ребенка…

Бабушка показывала мне эвегелчин — маленькие куколки — ламы, нашитые на квадрат войлока и приколотые к стене юрты. Лица у «лам» были из красной материи, одежда — из желтой, на голове — лисий мех, на манжетах тоже. Прямо как живые.

— Эвегелчин, сынок, также не пускают чертей и детей стерегут. Ничего не бойся, ни о чем не думай, собачка моя.

— Зачем ты зовешь меня так?

— Ой, беда, беда с тобою!.. Глупый, ведь собаки смелые, они прогоняют волков, а если придут черти или буки, их тоже прогонят лаем. Собаки — храбрецы большие. — Бабушка ласкала меня, вдыхала запах моих волос и потом тихо, чтобы не услышали черти, шептала: — Черти и буки боятся собак, вот я тебя так и называю…

— Бабушка, а что такое бук? Почему буки живут на обгорелом стойбище?

— Это, сынок, душа человека, которая заблудилась, не дойдя до царства богов. Пока душа живет с человеком — он живой. Если же ее отнимет у него черт или бук, человек умирает…

— Бабушка, а какая душа? Какого цвета? Где она прячется?

— О, ее так не разглядишь!.. Она может превращаться в ястреба, в птичку, в бабочку… Обычно она скрывается где-нибудь неподалеку от человека, чтобы ее не заметили черти и буки. Поэтому, сынок, нельзя убивать без разбора находящихся возле тебя животных. Иногда душа даже под ногтем у человека прячется или под перхотью в волосах. После заката солнца нельзя расчесывать волосы, стричь ногти и бриться. Вот так, сынок…

— Бабушка, а те черти и буки, что на пепелище живут? Это тоже души? Чьи? На кого они жалуются? Кого они ждут там, на пустом месте?..

— А-а, сынок, очень давно когда-то там жил один богач, сильно скупой. Он откочевал с того зимовья, а на пустом месте оставил свою больную бабушку. Так одинокая и умерла она там и после смерти превратилась в бука. Тогда богач, возвратясь, сжег свое зимовье. Все сгорело, а душа осталась… Понимаешь, сынок, душа, за которую не приглашали молиться ни шаманов, ни лам, чтобы они указали ей дорогу, сама дороги не находит. Она остается возле родственников и ждет, когда кто-то из них умрет, чтобы с ним вместе отправиться на тот свет. Люди ее не видят, только слышат: она поет, плачет, проклинает, даже говорит иногда… Если бросить, сынок, без присмотра свой скот, даже маленькую собачонку, она тоже превратится в бука… Ты не думай о них, зря их бояться нечего, а то заболеешь.

Слушаю рассказы бабушки, успокаиваюсь и засыпаю.

ПОЧЕМУ ЧЕЛОВЕК НЕ ЕСТ ТРАВЫ?

Не знаю, почему я об этом стал спрашивать, может быть, потому, что проголодался. Было это во время нашего кочевья на чайлаг[3]. Мы с бабушкой ехали на одном коне и гнали небольшое наше стадо овец и коз. Животные дорогой щипали траву, козлята даже отставали от стада, торопились схватить травку посочней, блеяли, будто хотели сообщить: «Здесь я нашел самую вкусную траву», и повсюду раздавалось: «М-мя, мя, бя-бя…»

Я спросил бабушку:

— А почему человек не ест травы?

— Неплохо бы, сынок. Говорят, когда бог начал создавать животных, он попытался сделать так, чтобы и человек тоже ел траву. Но прежде решил проверить, что из этого получится. Бог выбрал два одинаковых луга, на один пустил женщину с ребенком, на другой, такой же точно, — лошадь и жеребенка. Не пришел еще и полдень, когда бог вернулся, чтобы взглянуть, как идут дела. Лошадь с жеребенком наелись до того, что животы вздулись, и лежали, хотя выеденное место было не больше, чем занимает юрта, да и съедено-то было не все вчистую. Затем бог пошел на другой луг — и что же видит? Больше чем пол-луга выедено до былиночки, но ни женщина, ни дитя есть не прекращали.