Повесть о светлом мальчике - [32]

— Может, освятить наше пастбище? — предложила хозяйка. — Пригласить лам и шаманов?

— Кто его знает, как лучше… — Старик отодвинулся подальше от очага и снова принялся набивать ноздри табаком. — У них у самих тоже большой падеж. Это общая беда.

Пока варился суп, старик рассказал нам о том, как в те времена, когда он был молодым и, так же как и я, пас чужой скот, люди пытались прекратить эпидемию.

— …Особенно болезнь косила коз, — рассказывал Одучу. — У некоторых богачей были стада по тысяче голов — и все пали. Кошары опустели, и привязи для козлят остались на игру ветрам. До сих пор у нас сохранились названия — память того страшного падежа. Костяное стойбище, Падальный лог — да мало ли таких страшных названий!.. Были места, где костей скопилось больше, чем камней в реке.

Один богач разделил свои большие стада на много маленьких и разослал их с пастухами в горы, в такие неприступные места, куда не забиралось ни одно домашнее животное, только архары и джейраны прыгали там с выступа на выступ. Он узнавал, где у кого болеет скот, и спасался от них бегством. И ему удалось почти целиком сохранить свое стадо — пали только те животные, которых он не успел угнать в горы.

Однажды мне довелось видеть, как он чистил свой скотный двор. Поутру он созвал из соседних аалов молодых сильных парней, и они выбросили из кошар весь старый навоз, а на его место натаскали помет диких зверей. Под скалами, на водопоях и в пещерах в те времена его скапливалось много, так что набрать было не трудно. Этим же сухим навозом курили внутри кошар. На ворота кошар хозяин приказал прибить рога архаров. При всех этих действиях работающие приговаривали: «Мы отбеливаем, очищаем, освящаем…»

После окончания этих работ все состязались в стрельбе из лука вплоть до самого захода солнца. Стада в этот вечер поздно возвращались домой — лишь когда появились первые звезды. Стрелки к этому времени разместились возле кошар с луками наготове, словно в засаду сели. Все население аала высыпало из юрт и принялось загонять скотину в кошары.

Вдруг один из стрелков выскочил и побежал, целясь в какую-то козу, очень похожую на дикую. Взвизгнула стрела, всполошила воздух коротким «П-па!». Стадо шарахнулось, замерло — и ринулось по проходу между людьми в кошары. А стрелки помчались к убитой козе; один из них, вспоров ей живот, запустил туда руку, стал разбрызгивать кровь в разные стороны, а больше всего в небо, приговаривая: «Мы с луками, стрелами, силками, самострелами охотились на этих зверей. Кто когда видел, чтобы дикие звери умирали от болезней? Смотрите, наши великие небеса!..»

После окончания этого обряда перед входом в кошары развели маленькие костерки и сыпали в них сухой артыш. И только когда кончилось окуривание артышом, все, кто участвовал в этих обрядах, пошли вместе с хозяевами к юрте и стали весело пировать.

За эту зиму старый Одучу не раз посещал моих хозяев и всякий раз развлекал нас рассказами о старине. Я не уставал его слушать едва ли не целую ночь напролет. Все уже уснут, а я все поддерживаю сказителя громкими возгласами: «Шиянам, шиянам! Слушаем!» Подбрасывал сучья в огонь, подливал старику чаю, когда он начинал уставать. Наверное, поэтому Одучу тоже оказывал мне разные знаки внимания: чаще других обращался ко мне с вопросами, отдавал остатки мясного супа. Еда из его чашки была особенно вкусна, потому что чашка сохраняла запахи каких-то лекарственных трав.

Мои хозяева встречали старика с большим уважением и приветливостью. В дни его приездов я боялся, чтобы даже одно его слово как-нибудь не пробежало мимо моего уха, и работал, будто молнии меня погоняли. Летел к стаду, ловил сразу по три-четыре ягненка и, схватив их в охапку, мчал в загон так, что они, бедняги, даже постанывали. А когда лень, еле-еле по одному гоняешь их. Так же быстро отделял и козлят от маток и прочие дела тоже совершал со скоростью ветра.

Однажды Одучу не был у нас довольно долго, и поэтому, когда он, наконец, пришел, и хозяева и я были особенно рады ему. Сказителю подали угощение, которого даже не всякий лама удостоится. Ламам ведь для виду оказывают почтение, а Одучу старались сделать приятное от души. Кроме того, хозяева прекрасно знали, что Одучу ездит всюду по аалам и везде его радушно принимают. Он может такую порой сказочку рассказать о том, как его принимали, — будто на каменной плите высечет. Так тонко и насмешливо рассказывает Одучу о некоторых скупых богачах, что они при жизни становятся отвратительными героями сказок, переходящих из уст в уста.

Прежде всего сказителю подали крепкий чай с густым козьим молоком в почетной серебряной чаше. Тут же горка ячменной муки, обильно политой свежим маслом, пахтанье с толченой черемухой. Деревянная тарелка, где было все красиво разложено для почетного гостя, украшена дорогой причудливой резьбой.

Затем хозяева стали тихо совещаться между собой: приготовить ли для Одучу свежий хан — кушанье из бараньей крови или сделать хырбачи — сборную тушенку из почетных кусков? Решили сделать хырбачи — необыкновенно вкусное кушанье. Этим они хотели не только оказать честь сказителю, но и похвастаться обилием и разнообразием заготовленного на зиму мяса. Особый вкус хырбачи должны были придать нежные и жирные куски мяса забитой осенью кобылицы, у которой три года подряд не было жеребят.