Повесть о смуте годов Хэйдзи - [34]

3 | О ТОМ, КАК БЫЛИ СОСЛАНЫ ЦУНЭМУНЭ И КОРЭКАТА, И О ТОМ, КАК ИХ ВЕРНУЛИ ИЗ ССЫЛКИ

В двадцатый день второй луны государь-инок Го-Сиракава изволил пребывать в усадьбе управляющего покоями государыни Акинага, что в квартале Хатидзё-Хорикава, на возведённом для торжеств помосте, где наслаждался видом объятых вечернею дымкой гор с четырёх сторон от столицы. Тут из дворца прибыл гонец и ворвался на возвышение. Государь-инок был весьма недоволен, призвал к себе Киёмори и распорядился:

— Нынешний государь слишком мал, чтобы с умыслом учинить такое. Это всё проделки Цунэмунэ и Корэкаты. Разберись с ними! — и Киёмори, почтительно выслушав государево распоряжение, ответил:

— Проявлял я верность в смуту годов Хогэн, и в сражениях минувшего года я не жалел жизни и преданно служил государю, усмиряя мятеж. Выполню любое ваше распоряжение! — вышел от государя и повёл воинов на усадьбы Цунэмунэ и Корэкаты. Из служивших у нового дайнагона Цунэмунэ двое были убиты — Митинобу, служащий Музыкального ведомства, и Нобуясу[128], бывший начальник охраны государя-инока.

Цунэмунэ и Корэката были схвачены и помещены под стражу во дворце. Смертная казнь для них была уже решена, но Министр из храма Хоссёдзи Тадамити[129] изволил сказать:

— Со времён государя Сага, когда был предан смерти Наканари[130], долгие годы не было смертной казни. В смуту годов Хогэн сёнагон Синдзэй, хоть был и мужем великой учёности, по ошибке начал казнить — и что же? — двух лет не прошло, и началась прошлогодняя смута! Правду говорят, что если за проступки казнить, то вооружённые мятежи не прекратятся — подтверждение тому мы видим воочию. Если рубить головы вельможам да сановникам без разбора — что же это будет? Слыхал я: «Из дальней ссылки не возвращаются, потому она приравнивается к смертной казни». Вот и надобно всем смертную казнь заменить дальней ссылкой! — и все восхищались его словами, говоря:

— Хорошо сказал господин министр! С тех пор, как его предок заслужил высший придворный ранг[131], на протяжении многих поколений их род охранял государей, осуществляя праведное правление. И нынешние его слова тоже мудры — несомненно, процветание ждёт и его потомков!

Сёнагон-инок Синдзэй имел двенадцать сыновей — монахов и мирян. Всем им, сосланным в разные земли, позволено было вернуться в столицу. И всё же как тяжело было на сердце у госпожи Ки-но Нии! Сражавшийся за власть Нобуёри повержен, но погиб и сёнагон-инок Синдзэй. Был бы он сослан — в какую бы землю ни сослали его — он был бы прощён, и вот, видя своих сыновей, возвращающихся из ссылки, грустила она о том, кто уже не вернётся. И государь-инок, лишившись того, с кем держал совет по делам государства, втайне скорбел о Синдзэе.

Дайнагона Цунэмунэ сослали в край Ава. Бэтто Корэката постригся в монахи, и сослали его в край Нагато. Тюнагон из Фусими Моронака сохранил и вернул государю священное зеркало, а потому вина в пособничестве Нобуёри была ему прощена. Однако же все сановники были единодушны: «Не должно его оставлять в столице!» — и отправили его туда же, откуда вернулся Харима-но тюдзё Сигэнори, в Муро-но Ясима, что в краю Симоцукэ. Когда переправлялся он через Яцухаси — Восемь мостов, что в земле Микава, он сложил:

Не мог бы во сне	Юмэ ни дани
Представить, что буду	Какутэ Микава но
Переходить	Яцухаси о
Восемь мостов, что в Микава,	Ватару бэеи то па
Следуя в ссылку.	Омой я ва сэси

Государь-инок, услышав эти строки, поспешил вернуть его из ссылки.

А новый дайнагон Цунэмунэ позже, вернувшись из земли Ава, куда был сослан, стал даже Правым министром, и прозвали его Министр Ава. Левый министр[132] Корэмити из усадьбы на проспекте Оомия сказал:

— Живя в этом мире, какие только нелепицы не услышишь! В нашей стране уже был Министр Киби[133] — Просо. Теперь появился и Министр Ава — Пшено. Вот увидите — будет ещё и Министр Овёс!

А когда министра Корэмити приглашали на пиршество по случаю назначения Цунэмунэ Правым министром, он, выслушав гонца, тут же ответил:

— Никак не могу пойти — Министр Пшено ведь по случаю своего возвращения в столицу будет угощать из «походной кормушки»[134]! — знавшие предыдущую шутку люди премного потешались этому.

А постригшийся в монахи ссыльный бэтто Корэката в который раз слышал, что ему ещё не даровано прощения, и очень страдал. Как-то в письме к знакомым дамам при дворе он написал, изливая свою печаль:

Услыхал, что придётся	Коно сэ ни мо
Погибнуть в этом потоке —	Сидзуму то кикэба
Слёз река	Намидагава
Теченьем своим	Нагарэси ёри мо
Омочила мои рукава.	Нуруру содэ кана

Придворные дамы принялись пересказывать этот стих друг другу. Дошло это и до государя, а он, проникшись жалостью, приказал вернуть ссыльного в столицу.

4 | О ССЫЛКЕ ЁРИТОМО, А ТАКЖЕ О СНЕ, КОТОРЫЙ ПРИСНИЛСЯ МОРИЯСУ

Госпожа Икэ-доно всячески хлопотала за Ёритомо, и смертный приговор ему был отменён, а вместо того отправили его в ссылку в землю Идзу. Икэ-доно призвала Ёритомо и изволила молвить:

— То, что до вчерашнего дня разбивало моё сердце, сегодня оборотилось великой радостью, и тебя отправляют в Идзу. Я, монахиня, с годов цветущей юности, если что-то вызывало жалость и сострадание, то не могла молча смотреть, заступалась за многих, и многим сберегла их головы. Сейчас-то я уже ни на что не гожусь, все уже привыкли к тому, что я говорю, и знала я, что Киёмори меня не послушает. Но я всё же надеялась — а вдруг что- то и выйдет? — и вот, может, вовсе и не из-за меня, но как бы то ни было, тебя помиловали. За всю свою жизнь не упомню, чтобы чувствовала я такую радость, и не думаю, что ещё когда-нибудь буду радоваться сильнее, чем нынче! — а Ёритомо отвечал: