Повесть о "разделённой любви" - [11]

…Помог генерал-лейтенант Александр Фёдорович Редигер – Военный министр, присутствовавший на памятном маме Высочайшем приёме1905 года. И бывший на нём откровенно доброжелательным, когда там решалась её судьба. Он — из редких, «никогда не стеснявшихся говорить правду в лицо даже Императору» (По характеристике тоже правду говорить не боявшегося Джунковского!). Помог авторитетом всенародно признанного героя Порт-Артура дядька Катерины Николай Оттович Эссен. Он писал маме: «Да будет светлая память генерала Кондратенко и доктора Вильнёв, породненных подвигами и героической смертью 2 декабря 1904 года, зароком вечного братства живых участников войны в деле поддержки товарищей-инвалидов!» В дни маминых хлопот Эссен — командующий Балтфлотом. В 1913 году он станет самым молодым в истории России полным адмиралом. И умрет в 1915 году, отдав время и силы, в том числе маминому и друзей её делу. Отзовутся и Александр Васильевич Самсонов, и Алексей Михайлович Щастный; Викентий Викентьевич Вересаев явится и — вновь из Китая уже — телеграфирует своё причисление к начинанию Лавр Георгиевич Корнилов — востоковед, друг и наставник Густава, отправивший и проводивший (по поручению Генштаба) своего подопечного в уникальную разведывательную Восточную экспедицию. Летом 1917 года русская демократия под вой насмерть перепуганных Корниловым большевистских паханов сделает из генерала «заговорщика». Арестует его. И тем подпишет смертный приговор себе, России и народам ее, ввергнув их в кровавую пучину октябрьского переворота, гражданской войны, троцкистско-ленинского террора, сталинщины...

А пока дочь генерала Корнилова Наташа, Машенька дочь Николая Оттовича и жена его Мария Михайловна возьмут на себя всю переписку мамы по «братству». А князь Илья Леонидович Татищев — нелегкие заботы по легализации и становлении организации.

16. Победительное Милосердие

По множеству вскоре — и неожиданно — возникших причин мамино благотворительное начинание вызвало сопротивление «высоких инстанций». То ли кому-то в медико-санитарных кругах военного министерства, или, кто знает, в камарильи придворной, не понравилось, что инициатива какой-то никому не известной медсестры-адъюнкторши возбудит «лишний» интерес к работе доселе беспорочного Скобелевского комитета, с началом войны на востоке не делом занятым. То ли стыдно стало российскому обществу (чего не бывает!)... А может, реакция общества японского или даже австро-венгерского кого-то задела? Ведь мама и туда написала — к своим бывшим подопечным в госпиталях Киото и Нагасаки. А как иначе-то, если к сходням-трапам «Эмпресс оф Джапен» в Йокохаме, когда Япония прощалась с русскими медиками, съехались сотни ее бывших пациентов, чтобы еще и еще раз вместе с благодарностью выказать желание всегда быть полезными «доброй сестре Фанни-тян». Вот она и написала им в Японию о том, что писала российским участникам войны. В конце концов, и в Порт-Артуре, и в Киото, и в Нагасаки она вместе с другими российскими медиками спасала и русских, и японских солдат, офицеров, матросов! Напомнила всем, чьи адреса хранила, напомнила епископам храмов Кийомицудера-дефа в Киото и Гошинджи в Нагасаки. И быстро получила ответ — очень большую сумму в британских фунтах. Пришли деньги и из Ламберга от друзей и коллег по Порт-Артуру и Киото — от врачей Жени Поливняк и Григория Пивеня. Австро-Венгрия отозвалась! Вмешательство коллеги, доктора Столыпина, обратившегося напрямую к своему близкому родственнику Петру Аркадьевичу, российскому премьеру, а главное, энергичнейший демарш (иначе не назовешь) свитского генерала Маннергейма положили конец попыткам приостановить теперь уже не только мамину инициативу.

…В канун 1909 года в Петербурге, в старом здании Военного лазарета Преображенцев по Литейному проспекту, состоялось собрание ветеранов-маньчжурцев. Первым выступил Карл Густав. Сходу он предложил «создать нечто подобное неформальной кассе взаимной помощи участников русско-японской войны». По его инициативе, всеми поддержанной, было «приговорено»: выходящие по выписке из госпиталей солдаты, матросы и офицеры, «ограниченные в средствах, не могут быть оскорбляемы... вспомоществованием! Поддержка их должна носить характер товарищеской взаимопомощи — дружеского и бескорыстного одолжения». Сразу явилось и название инициативе: «Маньчжурское братство». Оно было одобрено. С этого дня всем своим инвалидам «братство» оказывало постоянную материальную поддержку и медицинский патронаж, подыскивало им и оплачивало квартиры, содержало их несовершеннолетних чад, а епископаты и клир — сиделок.

Среди излечивавшихся и попадавших в разряд малоимущих, а следовательно, подопечных «братству» было очень много евреев, мобилизованных не только в России, но в «местах компактного традиционного общинного еврейского проживания» Сибири – от Алдана в Якутии до Кяхты на юге Бурятии. Сложности быта и долечивания их в российской столице, нервотрепка из-за формальностей устройства и легализации приезжающих к ним на свидания членов их семей, были урегулированы «дипломатией» Татищева, который напомнил и Великой княгине Елисавете Феодоровне и о ее христианской ответственности за юдофобские инициативы покойного ее супруга. Причём не только в бытности московским губернатором. Маннергейм тоже задействован был в решение множества возникавших вопросов. Хозяйственных в том числе. К примеру, в размещении религиозных евреев в отдельные палаты. Более того, из-за убийственной (погромной, если точно) ситуации сложившейся у вечно влезавших «не в свои дела» старшин еврейских общин (в том числе, в драматические события 1908 года в Балтии) он организовал открытия в Вииппури (Выборге) «закрытого», охраняемого армией, филиала клинического (еврейского) лазарета. И по просьбе Бабушки вынужден был даже заняться строжайше и категорически запрещённой христианскими церквями в столичной губернии