Повесть о Морфи - [26]

Луи Ландри сбегал за шахматами. Перед тем как начать игру, Пол обратился к Санчесу.

– Я думаю, сеньор Санчес, нам следует играть с переменной форой. Вы опытный шахматист, а я не играл три года. Условимся так: выигравший дает проигравшему пешку и ход вперед. Если он опять выигрывает, он дает пешку и два хода, затем коня, а затем и ладью… Если выигрывает получающий фору, она соответственно снижается на одну ступень. Согласны?

– У нас в Вальядолиде не знали такой игры, сеньор Морфи, – ответил испанец. – Но шахматы есть шахматы, и фора ничего не меняет. Начнемте же, сеньоры мои!

Пол за несколько минут выиграл три партии – на равных, на пешку и ход, на пешку и два хода.

Испанец хотел прекратить игру, но протестующий вопль зрителей удержал его на месте.

Пол выиграл, давая вперед коня, а затем давая вперед ладью. Бедняга Санчес был мокр, точно из бани. Получив вперед ферзя, он собрал все свои силы и выиграл.

Однако, давая ладью, Пол снова добился победы.

– Я думаю, так будет правильнее всего, сеньор Санчес, – спокойно сказал Пол. – Ладья для вас – самая правильная фора. Давать вам ферзя мне трудновато, а коня – неинтересно…

Санчес испепелил Пола взглядом и вышел из комнаты.

Больше они не играли никогда.

Примерно в то же время Пол проходил как-то с Шарлем Морианом мимо Каракуэсде и Ландри, сосредоточенно склонившихся над шахматной доской.

– Мыслители! – фыркнул краснощекий Шарль. – Не понимаю, как можно тратить столько времени на чепуху!

– Ты не прав, Шарль, – спокойно ответил Морфи. – И ты не сказал бы этого, если бы понимал шахматы хоть немного.

Шарль посмотрел на Пола искоса. Он привык относиться к его словам уважительно, уверенность друга озадачила его.

– Я готов попробовать, Пол, если ты меня поучишь.

– С удовольствием.

Первый урок состоялся в тот же день. Мориан пристрастился к шахматам и был им верен всю свою жизнь. Уже на склоне лет он приблизился к мастерской силе. Он был постоянным партнером Пола в последние годы, получая вперед коня. Надо признать, что, получая коня вперед, он больше выигрывал, чем проигрывал. Но тогда, в колледже Сен-Жозеф, Полу не довелось обрести партнера: он показал Шарлю ходы и основные правила, а затем Шарль был передан во власть шахматных книжек. Играть с ним Полу было неинтересно, а обучать попросту надоело. За все годы в Спрингхилле они сыграли лишь несколько считанных партий.

Пол возобновил одинокие прогулки, чтение, занятия астрономией и алхимией. Он сильно тосковал, и лишь долгие разговоры с библиотекарем отцом Пьером несколько смягчали эту тоску.

И продолжалось это почти пять лет.

VIII

Пол окончил колледж Сен-Жозеф в октябре 1854 года с наивысшими отличиями. Выданный ему аттестат был туго набит похвалами, особо отмечались его память, способности к языкам и изящной словесности.

Его провожали домой с торжеством. На протяжении ряда поколений именем Пола Морфи клялись не только резвые «поросята», но и умудренные жизненным опытом «быки».

На прощание отец-ректор подарил каждому выпускнику по роскошному евангелию. Пола он отозвал в сторонку и заменил евангелие Цезаревыми «Записками о галльской войне» на латинском языке, в чудесном кожаном переплете.

Гордости от всего этого Полу не хватило даже на дорогу.

Он приехал и сразу увидел, что дома плохо, что светлое и радостное течение жизни нарушено непоправимо.

Отец больше не служил, его судейская карьера закончилась бесславной отставкой. Эта преждевременная отставка (судье было всего пятьдесят семь лет) была вызвана конфликтом с высшими юридическими властями штата. Алонзо Морфи не дал себя согнуть. Он ушел, но сохранил свою точку зрения.

Всеобщее уважение осталось при нем. Бывший судья был избран почетным председателем национального банка Луизианы и попечителем городской больницы «Чарити». Но все это мало его радовало. Обрюзгший и сразу постаревший, Алонзо Морфи целыми днями сидел на террасе своего загородного домика, а в большом доме на Роял-стрит появлялся только по необходимости.

Долгими часами Алонзо Морфи следил за полетом птиц.

Иногда он поднимался, записывал несколько строк в толстую кожаную тетрадь и опять садился на место.

Всем командовала мать, ее худые руки властно вели одряхлевший семейный корабль. К старости она стала деспотичной и нетерпимой, прежняя религиозность начинала переходить в ханжество. Казалось, одна только любовь к музыке, неистребимая и могучая, сохранилась в ней от облика прежней Тельсид – Луизы.

Она вела дом мелочно и крикливо, ссорилась со слугами и угрожала рабам продажей на плантации.

Эбенезер умер, конюхом и кучером стал Джимми. Салли плакала почти беспрестанно.

Дядя Эрнест окончил, наконец, университет и открыл адвокатскую контору на Севере, в штате Иллинойс.

Пол долго не мог привыкнуть, прийти в себя. Когда он жил в Спрингхилле, дом казался ему совсем другим. Жалость к родителям терзала его, как телесная боль, но выхода он не видел.

Катились неприметные, безрадостные месяцы.

Выезжать на Панчо казалось теперь Полу неприличным, пришлось занять верховую лошадь у соседей-плантаторов. Судья перестал ездить верхом, тучность одолевала его.

Дважды Пол получал письма от Мэй, а однажды встретил ее в коляске возле старого моста. Мэй очень похорошела и стала совсем взрослой. Рядом с ее коляской ехал верхом рыжий Реджи Эллингтон. Пол вздрогнул, поклонился издали и круто повернул лошадь. Он скакал домой и думал о том, как вызовет Эллингтона на дуэль и застрелит как собаку. Никого еще не ненавидел он с такой силой.