Повесть о ледовом комиссаре - [50]
«С тех пор как „Челюскин“ был зажат и попал в дрейфующий лед, — сообщал в одной из своих радиограмм Шмидт, — его судьба зависела в значительной степени от случая».
Этот роковой случай наступил 13 февраля. Катастрофа произошла в Чукотском море на северной широте в 68 градусов 16 минут и западной долготе 172 градуса 50,9 минуты.
В этот день, как говорил один из челюскинцев: «Всю злобу, которую только могла излить Арктика на непрошеного гостя, она излила сразу — послала пургу, мороз и нордовый ветер».
После полудня начальник экспедиции и капитан корабля, стоя на полубаке, с тревогой всматривались сквозь пургу в льды, которые перекатывались друг через друга, как гребни морских волн, и прислушивались к гулу торошения.
Льды нагромождались друг на друга, образуя огромные белые гряды. Они росли непреклонно, неумолимо надвигаясь на «Челюскина». Огромный, высотой до восьми метров ледяной вал покатился на пароход. Словно живая, громада льдов подползла к обреченному кораблю, потрясла его несколькими толчками и оглушила залпом ударов, подобных артиллерийскому огню.
Судно медленно, рывками подалось назад, накренилось.
Страшным ударом разорвало левый борт. Этот пролом еще не означал потопления, так как прошел выше ватерлинии. Но лед продолжал наступать. Был дан сигнал «ледяной тревоги», расписание которой заранее было составлено по распоряжению Шмидта. С привычной организованностью и дисциплиной люди встали на заранее известные им места и начали выгрузку аварийных запасов.
У трапа стояли Шмидт и Воронин, отдавая распоряжения. Отсюда им хорошо была видна вся картина выгрузки. Люди при виде невозмутимо спокойных своих командиров тоже сдерживали волнение и работали энергично и быстро.
А лед продолжал свое медленное, но неотразимое наступление, нажимая на левый борт парохода.
Прорвало подводную часть корабля. Вода хлынула в машинное отделение.
Под новым напором льда лопнул борт.
Носовая часть парохода стала быстро погружаться в воду.
Самолет Бабушкина, стоявший на носу, был в последнюю минуту сдвинут на льдину.
Корма поднималась все выше и выше.
Было выгружено уже все намеченное по плану, часть людей стала сбрасывать за борт все, что могло пригодиться. Другие же оттаскивали грузы подальше от гибнущего судна.
Оставались считанные минуты жизни корабля.
К спокойно стоявшему Шмидту подошел его заместитель по хозяйственной части Копусов и сказал:
— Вот так, Отто Юльевич, кончается наша экспедиция.
Шмидт внимательно посмотрел на него и очень серьезно сказал:
— Гибель «Челюскина» еще не конец экспедиции… Все будет хорошо… — И тут же спросил: — Все ли выгружено?
— Все, кроме спирта, — ответил Копусов.
— Ни одного грамма не брать, — решительно приказал Шмидт.
Когда стало заливать пассажирскую палубу, был отдан приказ:
— Все на лед!
Вдруг Отто Юльевич вспомнил, что орден Ленина, полученный им за поход на «Сибирякове», остался на френче в каюте. Не задумываясь о риске, он бросился в полузатопленную каюту. Орден был спасен.
Шмидт и Воронин в последний раз окинули глазами палубу и, убедившись, что никого не осталось, стали спускаться на лед. И тут же, как будто пароход ждал, когда все покинут его, высоко поднялась корма, нос опустился в море.
>Гибель «Челюскина» (с картины художника Сварога).
В эту минуту на палубе появился с испуганными глазами где-то задержавшийся завхоз Могилевич.
— Борис, прыгай! прыгай! — закричали все.
Но Могилевич поскользнулся и упал, на него обрушились обломки капитанского мостика, с грохотом покатившиеся бочки и придавили его.
«Челюскин», приняв вертикальное положение, быстро исчезал в воде.
Огромный столб пара закрыл уходящий корпус. И когда густая завеса рассеялась, парохода уже не было, и вместе с ним не стало и прекрасного товарища, комсомольца Бориса Могилевича.
Орден Красной Звезды, которым он был посмертно награжден вместе со всеми челюскинцами, был передан Музею Арктики в Ленинграде.
Сто четыре человека остались на льдине у роковой полыньи, потрясенные гибелью судна и товарища.
Мела пурга.
Сутулился больше обычного Шмидт. Засунув руки в карманы куртки, он задумчиво стоял на невысоком ропаке, окруженный челюскинцами.
Он прекрасно понимал, что на его плечи ложится невиданная по тяжести ответственность за судьбу людей, ставших пленниками арктической стихии. Всякая неудача будет в той или иной степени приписана ему, Шмидту. Катастрофа произошла в такое время года и в таком глухом участке Арктики, что на быструю помощь надеяться было трудно. Значит, сто с лишним человек должны будут жить на дрейфующей льдине много дней, много недель, может быть, много месяцев. Они должны быть все сыты, одеты, иметь кров над головой. Они должны спокойно ждать помощи, крепким, единым и бодрым коллективом. И он, начальник этого единственного в своем роде поселка на льдине, должен принять все меры к тому, чтобы не было среди ста этих очень разнородных людей и следа паники, недисциплинированности… С чего начать?
Сквозь быстро густеющие сумерки Шмидт рассматривал своих товарищей по экспедиции, волей «ее величества Арктики» ставших робинзонами, потерпевшими кораблекрушение и выброшенными на ледяной остров. Многие из них были случайно одеты в ватники, ботинки и сапоги, кое-кто забыл рукавицы, а мороз перевалил за тридцать градусов. Люди были разгорячены авралом по выгрузке. Нервы их, конечно, напряжены до предела. Надо как-то их успокоить!
