Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - [73]

Тут с Жабом случился припадок. Он перевернулся на спинку и засучил лапками в воздухе.

– Ой, не могу!.. – стонал он. – Ой, держите меня!.. Ой, щас сдохну!.. Это ж надо!

Я не знаю, что так рассмешило нашего Жаба. Я, как и Ворон, ничего смешного в этом не видел. Впрочем, может быть, в нормальном состоянии духа я бы иначе воспринял эту информацию, во всяком случае, проявил бы к ней больше интереса. Однако сейчас меня занимало совсем иное – Домовушка перестал со мной разговаривать.

Он принимал мою помощь в сервировке стола – но только принимал и не давал мне никаких поручений. На мои вопросы типа «куда это поставить?», или «в какую тарелку это положить?», или «салат заправлять или пока не надо?» – он не отвечал, и не то чтобы он совсем игнорировал мои вопросы, нет, он доставал и протягивал мне тарелку, чтобы я наполнил ее, или отбирал у меня блюдо и размещал в казавшемся ему удачном месте, или молча поливал салат сметаной… Молча – и при этом поминутно обращался к Псу с какой-нибудь просьбой, или с замечанием, или просто дотрагивался до него лапкой, проходя мимо, дотрагивался ласково и ободряюще. Я понял, что вопрос о том, кто виноват, он решил для себя не в мою пользу. Но колбасе – то есть ее наличию – он даже будто бы радовался и безусловно огорчался поступком испаскудившего ее Петуха.

Ворон тоже словно не замечал меня – только один раз снизошел до замечания, уже мною упомянутого. Петух – ну, тот был не в счет, тот спал, сунув голову под крыло, и не очень переживал по поводу собственного обжорства. Впрочем, его, собственно, никто и не винил: все понимали, что глупая птица не виновата по причине своей глупости. Жаб – вот кто общался со мной как ни в чем не бывало, но это было слабое утешение, скажу больше – и не утешением это было. Потому что «скажи мне, кто твой друг…» Не то чтобы Жаб был мне (стал мне) таким уж близким другом. Просто заслужить одобрение от Жаба – не есть ли это скорее порицание поступка?

В конце концов я не выдержал.

– Ну ладно, виноват! – взревел я, когда все сели за стол и стали накладывать себе на тарелки разные вкусные вещи, в том числе и поджаренную колбасу, и никто, ни один из них, не пытался ухаживать за мной, хотя друг за другом они ухаживали наперебой, предлагали то или иное («Положить тебе салатика, Жаб?», «Не хочешь ли сметанки, Паук?», «Кислой капусточки, Домовушка, ты же любишь!»), и передавали тарелки, и наполняли бокалы, и так далее и тому подобное.

– Виноват! – взревел я. – Но я же не думал!.. То есть я думал – пусть он подумает, каково это! Когда ты что-то делаешь из лучших побуждений! А на тебя потом ябедничают!

– Ябедничают! – взвился Пес. – Это кто на тебя ябедничает? Это я – ябеда?

– А кто же? – огрызнулся я. – Ты! Ты у нас первый доносчик, даже в личные дела нос суешь! Какое твое дело было до моих кошек! А ты Ладе сразу все насплетничал!..

Крыть ему было, как говорится, нечем. Он сел на хвост и разинул пасть. Он, по-видимому, никогда не рассматривал свое поведение под таким углом зрения.

Помирил нас Паук.

– Хватит, товарищи! – сказал он своим тихим, но таким выразительным голосом, что Петух проснулся, захлопал спросонья крыльями и завертел головой.

– Хватит, – повторил Паук. – Вы, Пес, действительно слишком уж усердно докладывали Ладе о происшествиях, имевших место в ее отсутствие. А вы, Кот злоупотребили доверчивостью и простодушием Пса. И то и другое достойно порицания. Однако благодаря этому не очень хорошему поступку Кота мы имеем мясное блюдо на нашем столе, что заслуживает похвалы. И благодарны мы должны быть Псу, осуществившему остроумный замысел Кота. Способ приобретения продукта также должен заслужить наше одобрение. И я аплодирую хитроумию Кота – ведь, как оказалось, разнообразить наш стол было весьма просто, но почему-то никто до этого раньше не додумался. Поэтому я предлагаю прекратить дуться друг на друга и на весь свет. Оба виноваты. И в то же время оба молодцы. Пожмите друг другу лапы, и давайте праздновать, а то скоро и Новый год наступит, а мы все склочничаем и свары разводим…

И вот тут обнаружилось, насколько вырос авторитет Паука за такое недолгое время. Ведь если бы с таким же предложением выступил Ворон, или Домовушка, или кто-нибудь еще, я уверен – без дополнительных разборок и разговоров не обошлось бы. А тут почти все вздохнули с облегчением. Мы с Псом пожали друг другу лапы и простили друг друга – теперь уже без затаенной злобы, – и нависшая над нашим столом тяжелая туча взаимных обид и недомолвок, ко всеобщему облегчению, рассеялась. Впрочем, один недовольный (или не очень довольный) все-таки был. Жаб, конечно. Он так любил свары, ссоры и склоки, что, лишившись приятной для себя атмосферы назревающего скандала, погрустнел. Однако очень скоро он утешился, вспомнив так развеселившую его информацию о принадлежности Домовушки к среднему полу, и почти всю ночь развлекался, обращаясь к Домовушке приблизительно так: «Домовушечко, будь так любезно, подай мне яблочко!» Или: «Домовушечко, будь добро, плесни мне еще шампанского!»

Пока Паук не сделал замечание и ему тоже.

Но Домовушка, кажется, не очень на Жаба обижался. Может быть, потому, что Жаб никогда не был ему дорог так, как был дорог я, или Пес, или даже Ворон.