Повесть о Ладе, или Зачарованная княжна - [45]

Мы собрались вокруг нее. Настроение у нас было плохое. Прямо скажу, препоганое у нас было настроение. Я попытался приласкаться к ней – как это делают коты мурлыча и мягко касаясь лобиком теплого бока. Она спихнула меня с кровати, не оторвав даже головы от подушки.

Домовушка забормотал что-то утешающее, стал уговаривать ее покушать – у Домовушки, как у любой старой хозяйки, еда была главным средством избавления от всех напастей.

Лада прорыдала:

– Не хочу, оставьте меня!

Домовушка отстал и сам сжевал предложенный пирожок.

Ворон с умным видом попытался подвести теоретическую базу под случившееся, но Лада, вскочив с постели, закричала:

– Вон! – И замахнулась на нас подушкой.

Лицо ее распухло от слез, носик покраснел, веки набрякли, а глаза стали такими узкими, что я сомневаюсь, видела ли она что-нибудь сквозь эти щелочки. На всякий случай мы тактично удалились.

Но не успели мы еще притворить за собой дверь, как услышали знакомый мальчишеский голос:

– А где здесь сортир?

Мы осторожно заглянули в комнату.

Петух сидел на спинке кресла и внимательно смотрел на Ладу, склонив набок голову. А Лада, в свою очередь вытаращив свои зареванные глазки, уставилась на него.

– Ну? – переспросил Петух с нетерпением. – Сортир где? Надо!

– Там, – указала Лада дрожащей ручкой на дверь.

Петух плавно спланировал в коридор и приземлился прямо мне на голову.

– Но-но! – крикнул я. – Поосторожнее! И нечего притворяться неразумным! Слышали, как ты разговариваешь!

– Сортир! – заорал Петух. – Надо! – И наделал кучу в коридоре. Видно, ему действительно было очень надо.

Домовушка схватился за голову и кинулся за тряпкой. Мы с Псом поворотили носы, а Ворон, наоборот, приблизился к Петуху и внимательно посмотрел на него. Петух как ни в чем не бывало захлопал крыльями, охорашиваясь.

– Плохо! – убежденно сказал Ворон. – Сортир не здесь. Очень плохо. Стыдно!

Петух прислушался. Его лишенный всякого выражения круглый глаз глядел исключительно на Ворона.

– Куча здесь – плохо! – Ворон, как видно для пущей убедительности, громко орал. – Грязно! Убрать! Сортир – там! – И махал крылом, указывая то на кучу петушиного дерьма посреди коридора, то на дверь в туалет. Петух вертел головой, пытаясь сообразить, чего от него хотят, и наконец догадался.

– Там? – переспросил он дрогнувшим голосом. И покраснел – то есть его бледно-розовый гребешок стал пунцовым, как будто его вымазали яркой губной помадой. – Не здесь?

– Там, там, – подтвердил Ворон, кивая. – Не смей! – заорал он на Домовушку, прибежавшего с совком и тряпкой и натягивавшего на ходу огромные резиновые перчатки на свои худые лапки. – Сам он, сам уберет. Слышишь, убрать! Убери здесь!

Петух закивал с несчастным видом и взялся за тряпку кончиком крыла. Крыло у него еще не приобрело такую гибкость и уверенность, как у Ворона, который мог удержать в гибких кончиках крыльев ручку, и ножницы, и Даже вилку с ножом.

– Да я приберу, чего уж там, – сказал Домовушка жалостливо, глядя на неуклюжие попытки Петуха сгрести кучу дерьма на совок. – Он же не сможет, замарается только…

– Ничего, – сурово отозвался Ворон, – впредь ему будет наука. Сам нагадил – сам пусть и уберет. Выпачкается – помоется. А ты после дочиста пол подотрешь.

Я ожидал, что после такого афронта Петух долгое время не сможет прийти в себя от стыда. Ничуть не бывало. Не прошло и часа, как он гордо расхаживал по кухне, с победным видом склевывал то тут, то там крошки, никому, кроме него, не видимые, и гордо квохтал.

– Куриные мозги, – пояснил Ворон с пониманием дела. – Видишь ли, хоть он и Петух, мозгов у него, как у любой курицы. Одна извилина.

– И та прямая! – радостно квакнул Жаб.

Ворон бросил в сторону окна убийственный взгляд и продолжал:

– Поэтому с ним нужно разговаривать короткими емкими фразами. Никакого многословия. Никаких сложносочиненных или сложноподчиненных предложений, никаких периодов – тогда он, может быть, что-нибудь поймет.

– Или не поймет! – так же радостно добавил Жаб. Его, видимо, забавляла эта ситуация. На этот раз в качестве исключения Ворон согласился:

– Или не поймет. Тогда эксперимент придется повторить и попытаться выразить свою мысль еще короче… Э, да что ты делаешь, э, Петух!..

Ворон сорвался со своей жердочки, подлетел к Петуху и больно клюнул его в темя.

– Еда! – удивленно воскликнул Петух, указывая клювом на угол под потолком. Там в новой ажурной паутине устроился Паук, Петух же пытался взлететь и достать его клювом. Пока что, к счастью, ему удалось только оторвать краешек паутины, и Паук проявил некоторое беспокойство.

– Не еда, нет! – закричал Ворон в ужасе. – Друг! Друг, слышишь, ты? Друг!

– Друг? – Петух с сомнением склонил голову набок, посмотрел на паутину, потом на Ворона, потом опять на паутину. – Не друг, еда! – решительно сказал он и снова попытался вспорхнуть, за что получил еще один клевок в темя. Я по себе знал, как болезненны клевки Ворона, и испугался, что преминистр проломит Петуху череп. Но то ли череп у того был крепче, чем казалось, то ли Ворон соизмерял силу клевка, но череп остался цел, а Петух, распушив перья и надувшись, как индюк – гребешок его при этом побагровел и встал дыбом, – начал наскакивать на Ворона и ковырять лапой паркет.