Повесть о художнике Федотове - [60]

Шрифт
Интервал

– Как вы, Александр Андреевич, представляете себе будущую русскую живопись?

– Я думаю, что искусство Италии, красота Рафаэля не будут нами отвергнуты, мы продолжим их.

– Может случиться иначе: может быть, русская живопись так же не будет похожа на итальянскую, как Федотов не похож на Хогарта. И здесь будет много нового.

– Вы верите, – изумился Иванов, – в революцию в искусстве, в конвульсию, так сказать…

– Биение сердца разве не конвульсия? Разве человек идет не шатаясь? Смешно думать, что искусство может идти прямо и ровно, без противоречий, – а значит, художник, увидевший будущее, страдает!

– Но нам преграждают дорогу!

– Вы посмотрели на этот рисунок – он остался от запрещенного «Иллюстрированного альманаха», мне подарил его Некрасов.

– Николай Гаврилович, поглядите кругом: Россия, широкие поля, огромные реки. Разве можно окрасить Неву каплей кармина? Посмотрите на мрамор и гранит Исаакия! Это построено на тысячу лет. Что мы можем сделать?

– Да, нам преграждают дорогу, и крепче того, как преграждал капитану Копейкину швейцар, но мы не просители, за нами идут люди, которые смеют и могут… Законы истории, Александр Андреевич, непреложны… Выйдем в сад…

Ночи не было. Вдали крутой купол Исаакия стоял в венке из розового дыма зари.

– Это построено из чугуна, гранита и мрамора, но люди, которые приказали это строить, не имеют будущего. А мы будущее уже видим и построим крепче. Мы победители! Я приветствую в вас совесть художника-победителя, приветствую правдивый гений русского искусства!

Молодой говорил, как старший.

– Вот чего не заслужил! – растроганно ответил Иванов. – Удивили… Я ошибался.

– Вы не ошибались, а работали.

– Начну сначала, соединю вещи по-новому, новым предчувствием того события, которое приближается у нас в России. И, знаете ли, даже боюсь, – прибавил Иванов, – как бы не подвергнуться гонению.

Чернышевский заговорил быстрее:

– Этого не опасайтесь. Истинного смысла событий долго не поймет до конца никто из тех, кому неприятен был бы этот смысл. Они будущего не имеют, хотя и строят из гранита!

– Но вас они ненавидят.

– Еще недостаточно. Они не всё понимают. Даже если я запишу наш разговор и напечатаю его, они прочтут его, но понять не смогут. У нашего врага куцый взгляд.

Далекий, слабый, красивый звон, как будто размытый ночью, раздался где-то в городе.

– Куранты Петропавловской крепости играют, – объяснил Чернышевский.

– Я не люблю Петербурга и боюсь звона курантов… Мне трудно. Ведь искусство истинное вредно для предрассудков и преданий. Враг считает наши часы.

– Считает, но время идет. И время утверждает истину.


1935–1964

Примечания

Над книгой о художнике П. А. Федотове В. Шкловский работал в 1934 году. Краткий, первоначальный вариант появился в журнале «30 дней», 1934, № 7. Отдельные отрывки печатались затем в журнале «Огонек», 1935, № 32 («Служба строевая»), «Вечерней красной газете», 1935, 29 сентября («Баснописец Крылов»), «Литературном Ленинграде», 1935, 8 декабря («Художник встречается с нуждой»). Первая полная публикация – в журнале «Знамя», 1935, № 12 («Капитан Федотов»), В 1936 году под тем же названием вышло отдельное издание (М., «Советский писатель»).

Краткий вариант выпущен в 1936 году Издательством детской литературы: «Жизнь художника Федотова». М., Детгиз, 1938 (издание повторено, с изменениями, в 1955 и 1960 гг. под названием: «Повесть о художнике Федотове»).

В 1958 году книга была включена В. Шкловским в сборник «Исторические повести и рассказы» (М., «Советский писатель»). В 1965 году, с новыми изменениями и дополнениями, выпущена издательством «Молодая гвардия» в серии «Жизнь замечательных людей».

В 1936 году, на обсуждении рукописи в издательстве «Советский писатель», В. Шкловский говорил, что он «писал книжку три раза», и пояснял ее исторический замысел: «Я понял отчаяние Федотова, Пушкина, Гоголя как отчаяние эпохи. Когда я увидел систему гибели людей, когда я увидел, что смерть Пушкина, смерть Лермонтова, смерть Марлинского – это ликвидация поколения, то я написал эту книжку» (стенограмма обсуждения, хранится в ЦГАЛИ).

Говоря об источниках, Шкловский заметил: «Выдумано здесь минимально. Я старался выдумывать минимально». В книге использованы воспоминания о Федотове, прежде всего – А. В. Дружинина («Современник», 1853, № 9) и Л. М. Жемчужникова («Из прошлого», вып. 1, 1926; «От кадетского корпуса к Академии художеств. 1829–1852». М., 1927). Фактические данные о кадетском корпусе, где Федотов учился, и о Финляндском полке, где он служил, взяты из книг: «Исторический очерк образования и развития первого московского кадетского корпуса, что ныне первая московская гимназия. 1778–1878». СПб., 1878, и «Краткий очерк истории лейб-гвардии Финляндского полка. Составлено А. Мариным». СПб., 1846. Документы архива Федотова: его автобиография, дневник, записные книжки, письма, стихи – были изданы лишь в 1946 году (Я. Д. Лещинский. Павел Андреевич Федотов, художник и поэт. М. – Л., «Искусство», 1946). Шкловскому эти материалы были известны в 30-е годы, когда писалась книга.

Фактическая достоверность и основательность книги была замечена и высоко оценена критикой. «В. Шкловский использовал этот материал с большой эмоциональной проникновенностью… Каждую деталь, каждую реплику Шкловскому удалось пропитать подлинным трагизмом», – писала Е. Журбина («Литературное обозрение», 1936, № 1, с. 55–56). «Решающей удачей повести является ее историческая полнота» (Г. Хохлов. Капитан Федотов. – «Рабочая Москва», 1936, 14 июля).


Еще от автора Виктор Борисович Шкловский
Жили-были

«Жили-были» — книга, которую известный писатель В. Шкловский писал всю свою долгую литературную жизнь. Но это не просто и не только воспоминания. Кроме памяти мемуариста в книге присутствует живой ум современника, умеющего слушать поступь времени и схватывать его перемены. В книге есть вещи, написанные в двадцатые годы («ZOO или Письма не о любви»), перед войной (воспоминания о Маяковском), в самое последнее время («Жили-были» и другие мемуарные записи, которые печатались в шестидесятые годы в журнале «Знамя»). В. Шкловский рассказывает о людях, с которыми встречался, о среде, в которой был, — чаще всего это люди и среда искусства.


Созрело лето

« Из радиоприемника раздался спокойный голос: -Профессор, я проверил ваш парашют. Старайтесь, управляя кривизной парашюта, спуститься ближе к дороге. Вы в этом тренировались? - Мало. Берегите приборы. Я помогу открыть люк. ».


Самое шкловское

Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) — писатель, литературовед, критик, киносценарист, «предводитель формалистов» и «главный наладчик ОПОЯЗа», «enfant terrible русского формализма», яркий персонаж литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. Жизнь Шкловского была длинная, разнообразная и насыщенная. Такой получилась и эта книга. «Воскрешение слова» и «Искусство как прием», ставшие манифестом ОПОЯЗа; отрывки из биографической прозы «Третья фабрика» и «Жили-были»; фрагменты учебника литературного творчества для пролетариата «Техника писательского ремесла»; «Гамбургский счет» и мемуары «О Маяковском»; письма любимому внуку и многое другое САМОЕ ШКЛОВСКОЕ с точки зрения составителя книги Александры Берлиной.


Гамбургский счет

Книга эта – первое наиболее полное собрание статей (1910 – 1930-х годов) В. Б. Шкловского (1893 – 1984), когда он очень активно занимался литературной критикой. В нее вошли работы из ни разу не переиздававшихся книг «Ход коня», «Удачи и поражения Максима Горького», «Пять человек знакомых», «Гамбургский счет», «Поиски оптимизма» и др., ряд неопубликованных статей. Работы эти дают широкую панораму литературной жизни тех лет, охватывают творчество М. Горького, А. Толстого, А. Белого. И Бабеля. Б. Пильняка, Вс. Иванова, M.


Земли разведчик (Марко Поло)

Для среднего школьного возраста.


Памятник научной ошибке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.