Повесть о Федоте Шубине - [101]

— Недостаточен смысл твоих длинных разговоров, — проговорил в ответ Федот после некоторого раздумья. — По-моему, правдивость отображения, полезное действие искусства на жизнь людей, как-то: изобличение мерзавцев, прославление героев — об этом нам не следует забывать. Одно скажу: наловчился ты, Федор, языком ворочать. Этак ведь музыку-то вплел. Да разве можно равнять?

— А как же. В католической церкви, например, действуют на воображение верующих музыкой не меньше, чем объемными изображениями или фресками, — пояснил Гордеев.

— Ох и ловок на слово! — изумился Шубин. — Выходит, не зря тебе кафедра профессорская дана. Я так не могу. Медленно язык у меня нужные слова находит. Правду сказано, что от бездействия члены онемевают. Языком я не работаю, и мне тебя не переспорить. Поговорим о другом. Что нового слышно из Франции? — спросил Шубин, явно желая перевести разговор на другую тему.

…В те дни во Франции торжествовала победу революция, и топор гильотины угрожал Людовику XVI.

— А ты закупорился в своей мастерской и дальше своего носа не видишь, и ужели ничего не знаешь о Франции? — спросил Гордеев.

— Ничего, кроме общих слухов. Будто бы основы королевские давно рухнули. Бунт по всей стране. Это, говорят, куда посерьезней пугачевского бунта!

— Еще бы! — подтвердил Гордеев, — неслыханное дело. Влияние французской революции распространится на умы людей и других держав. Далеко за примером ходить не надо: графа Строганова сын Павел да с ним побочный сын Строганова от крепостной девки, молодой, но способный к живописи и архитектуре Андрей Воронихин, будучи в Париже, вступили в члены Якобинского клуба и вместе с французскими бунтовщиками участвовали в разрушении Бастилии, кричали на родном и французском языке: «Долой тиранов!..» Об этом посол сообщил государыне, та не замедлила послать в Париж надежного человека и якобинцев Воронихина и Строганова увезти домой. А не знал ли ты, случаем, некоего Жильберо Ромма — гувернера-француза в доме Строгановых?

— Не припомню.

— Ты его должен знать, если не по имени, то по приметам. Его и на Невском проспекте можно было видеть гуляющим с молодым Строгановым, он часто бывал у Фальконе, когда тот проживал здесь в Петербурге. Жильбер Ромм большой учености человек, по внешности весьма неказистый, горбун, маленького роста, волосатый, как пономарь, глаза большие навыкате, одним словом — для твоего резца превосходная натура…

— Ах, помню, помню! Много раз его видел. Ну и что с ним?.. — заинтересовался Шубин, придвигаясь со стулом ближе к Гордееву.

— А то, что этот невзрачный горбун стал членом революционного правительства, иногда председательствует на заседании Конвента. Он-то и вовлек в общество якобинцев крепостного Воронихина и барчука Строганова. Старик граф чуть ума не рехнулся. А государыня приказала выслать из Питера французов, как бы не распространилась революция и здесь. Среди наших модниц была введена новая прическа «а-ля-гильотина», и ту прическу носить всем дамам царица запретила!

— А король жив? — спросил Шубин.

— Жив-то жив, но едва ли надолго. Говорят, что и его будет трибунал судить.

— Оказывается, и королям не всегда весело живется — заметил Шубин и более оживленно сказал: — Как бы хотелось видеть Париж сегодня! Ведь жил я там, и в голову не приходило, что народ взбунтуется. Как по-твоему, бунт не утихомирить?

— Думаю, что нет, если не вмешается на усмирение Франции вся Европа.

— Какие-то вейния в искусстве последуют после революции? Не совершится ли полное приближение всех искусств к народу? И тогда не окажется ли на задворках и в забытьи многовековая, застывшая без движения античность? Как ты, Федор Гордеевич, смекаешь?

— А я так смекаю, что ты рассуждаешь весьма недальновидно. Революция еще не закончилась, террор, брожение умов, упоение властью тех, кто был безвластен, продолжается. И чем кончится, трудно пока судить. Одно ясно: ворота во Францию от нас закрыты наглухо, на сто засовов. Никакому новому влиянию не будет хода в Россию. Россия — это, Федот Иванович, не Франция. Здесь самодержавная государыня строго охраняет устои правления своего. С Пугачевым покончено. Радищев в Сибири. Издатель Новиков, один из самых культурных в России людей, и тот пострадал. Да ты об этом должен знать, ведь Новиков — друг живописца Левицкого, а Левицкий — твой друг. На днях Новиков водворен в Шлиссельбургскую крепость. Не так давно любимая русскими вельможами Франция стала всем им ненавистной и враждебной. И вот теперь у нас поворот к Греции; очевиден и ощутителен этот поворот. Особенно за последнее время. Своего внука Константина Павловича Екатерина намеревается посадить на греческий престол. Пестуют Константина греки, прислуживают ему греки, уже сей великовозрастный воспитанник начинает лопотать по-гречески. Поговаривают даже о создании греческого корпуса в Петербурге, а некий медальер получил заказ на выполнение бронзовой медали, на коей внук Екатерины будет изображен в образе греческого самодержца Константина! Появились на Невском греческие платья; в домах устанавливаются греческие вазы и треножники. Уже проектируются в столице здания, в которых будет преобладать облик строений древней Греции… А в скульптуре!.. В Петергофе, Павловске, Царском Селе — всюду в парках обнаженные монументы и обычные статуи — все теперь заказы даются и выполняются только на греческий лад! Я знаю твой бюст Ахиллеса, сделанный для Камероновой галереи, он чужд твоей манере, но приятен заказчику, не мог же ты сделать Ахиллеса под стать портретным бюстам екатерининских вельмож. Надеюсь, и Пандора твоя будет в этом же духе… Задаток завтра получишь. Работаешь, работаешь, а нуждишка, поди-ка, заедает?