Повесть о днях и делах комсомольской ячейки - [20]

— Анюточка-голубушка, ну еще денек, — упрашивали ребята.

— Анька — вырви глаз. Чорт с ним, что вес потеряем, зато делов-то.

— Делов — падежов не знаешь. Да и не чертыхайся. Нет довольно. Отдыхать так отдыхать.

Вся деревня, бабы, девки, ребята бегали смотреть, как работают «городские».

— Встанут и глазеют, — смеется Бугрин. А нет того, чтобы помочь.

— Им это, видать, в диковинку.

— Работаем мы ребята, араписто. Посмеяться, видно, хотят.

А когда вечером шли с полей в деревню, в избу-читальню на ночлег, их провожали приветливые взгляды мужиков. А деревенский балагур дед Семен стал по середине дороги, снял шапку и бросая ее в пыль кричал:

— Ай да помощнички, старых вдов защитнички… Ай да работнички… Земно вам кланяюсь… Дай вам бог невест хороших, а мне внучат пригожих.

И, сменяя шутовский тон на серьезный, говорил:

— Умаялись, чай. Заходи чайком побаловаться. Чайку-то нет. Тю-тю. Так малинки попьем. Лучше пропотеем.

— Глашка, куда запропастилась девка? Шурка-а, скажи Глашке пусть ставит ведерный.

Изба-читальня вечерами была набита битком… «городские» были веселый народ. Песни, шутки, да и газетку почитают. Тихонов учил двух молодых ребят, как обращаться с радиопередвижкой.

— Как накал упадет, лампы станут гореть темнее, значит, пиши нам. Вышлем новые батареи. Да не перепутай, когда ставить их будешь. Анод к накалу не приключи.

— Не перепутаем, поняли.

Провожали комсомольцев всем селом. Перед частоколом, что окружало село, процессию догнал предсельсовета.

— Стой, мужички, дело есть.

— Выкладай.

— А вот, слушайте.

Вытащил из кармана кучу бумаг, долго искал, а потом:

— Вот дурак-то, да я ее на столе оставил.

— Что, что оставил?

— Письменную благодарность. Вот дурак-то, дурак.

— Ладно, и так обойдемся. Прощайте товарищи, — сказала Аня. За ней стали пожимать всем руки и остальные ребята.

— Спасибо, вот уж спасибо. Вот уж пособили то, — причитала одна из вдов, которой помогли ребята.

Вторая молча утирала слезы краем передника.

Версты три провожала крестьянская молодежь комсомольцев, а когда распрощались, в сотый раз обещая писать, когда скрылись спины провожавших за поворотом дороги, Шалька строго взглянул на отпускников и сказал:

— Ну, ребята, нашу, кимовскую, — и первый затянул:

«Вперед заре навстречу,

Товарищи в борьбе…»

«Письменная» благодарность, за подписями с «приложением казенной печати», через неделю была прислана в коллектив.

«Прощайте, братишки»

— Товарищ Григорьев, а товарищ Григорьев, верно, что ребята наши во флот собираются? — обратился к секретарю цехячейки трансформаторной, партприкрепленный к коллективу комсомола слесарь Петров.

— Кто куда, Петров. Есть и во флот. Сахалинский в райком идет на оргработу, Якимов в Электротехнический институт.

— Мы тут, понимаешь, уж говорили об этом, наши хотят им проводы устроить, — заявил Петров.

— Проводы? А стоит ли? — с усмешкой произнес Григорьев — шпана ведь ребята.

— Ну, брось-ка. Вон Иона первый о проводах вопрос поднял, спроси его, — указывая на подходящего Иону сказал Петров.

— Твоя идея, Иона?

— Надо Александр Сергеевич, надо ребятам приятное сделать. Мы уж тут кое-что начали. Ты помоги нам. Чертежникам хотим адрес заказать. Ну, и на подарки соберем. Портсигаришко, часы, — что выйдет.

— Хороший ты человек, Иона. Дело прошлое, поднасолили они тебе здорово в свое время.

— Знаешь пословицу «Кто старое помянет…» Да и не те времена теперь. Ведь они совсем иначе ко мне относятся. Да и ко мне ли одному, — все подтвердить это могут.

— Как знаешь. Я помогу. Можно в обед собраться, обсудить. Только насчет подарков, это вы зря. Лучше, что другое сделать, а подарки они сами не похвалят.

* * *

Мюд в этом году пришелся в теплый и солнечный день.

Ровно в половину восьмого, как и обещала еще с вечера, тетка разбудила Антона.

— Вставай, ваши вон уже собираются.

— Как… хм… рано еще.

— Да вон пионеры пошли. Барабанят под окном.

— Это с Халтурники. Центральный район сегодня первый идет. А вставать верно надо. Рубашку выгладила?

— Вчера еще готова была. Вон на стуле. И от Петрова тебе подарок.

— Какой?

— Сам увидишь.

Антон быстро спустил ноги с кровати, и, приятно позевывая, стал одеваться.

— А чулок рваный.

— Не одевай. Дай сюда, подниму петлю.

— Только не черными нитками, как прошлый раз.

— Ладно, ладно. Иди мойся ужо.

Причесывая перед небольшим зеркальцем свои неподатливые волосы, Антон все думал о подарке Петрова, но виду перед теткой, что он заинтересован, подать не хотел.

— Ну вот, осталось только форменку, и… Антон удивленно смотрел на стул, с которого снял проглаженную теткой рубашку. Внизу на стуле лежал широкий кожаный ремень, с двойной портупеей, широкой пряжкой из толстой латуни, свистком в чехольчике и витым ремешком, что обыкновенно пристегивают к револьверу.

Иметь такой ремень — давно уже было заветным желанием Антона. Часто говорил он об этом Петрову, с завистью поглядывая, когда тот снаряжался в форму (свою, красноармейскую) для торжественных собраний на заводе.

И вот исполнилась его мечта.

— Это мне? Верно? — обернулся он к тетке.

— А мне что ли? Тебе, конечно. Утром еще принес. Пусть только говорит, снимет лишнее, им ведь по форме только одна, эта, как ее — перекидка — штоль, полагается. Да уберет. Может, еще и понадобится.