Повесть о царе Удаяне - [4]
Уже одно это доказывает правоту теоретиков санскритской драмы, утверждавших, что «Великий сказ» был источником сюжетов для многих санскритских пьес. Но, кроме того, следует отметить, что Удаяна вообще, по-видимому, в какой-то мере послужил прототипом одной из разновидностей главного героя в индийском классическом театре. В отличие от благородного и возвышенного духом героя, образцом для которого явился эпический Рама, Удаяна воплощал в себе основной тип героя комедии, человека чувствительного и живого, влюбчивого и ветреного, поклонника искусств и поэзии. Такого рода герой характерен и для перечисленных выше пьес, и, например, для известной русскому читателю пьесы Калидасы «Малявика и Агнимитра»[10]. И не случайно, что общий дух «Повести об Удаяне» (впрочем, как всего «Океана сказаний» в целом) напоминает отдельные жанры санскритской драматургии (пракарана, натика, прахасана и некоторые другие). Как и этим жанрам, «Океану сказаний», как правило, чужд торжественный, благочестивый и поучающий тон классического эпоса, произведение Сомадевы искрится красками повседневной жизни, в нем господствует здравый смысл простолюдина, и оно в значительной мере может служить зеркалом средневекового индийского народного быта, представлений и верований.
Личность царя Удаяны не была плодом вымысла Гунадхьи или, тем более, Сомадевы. Легенды об Удаяне известны нам также из ранней буддийской повествовательной литературы (в частности, из комментария к «Дхаммападе», нравоучительного сборника «Дивъявадана», тибетского перевода священного канона буддистов «Типитаки». В некоторых из буддийских текстов фигурирует и другой герой «Повести об Удаяне» — Чандамахасена из Аванти. Согласно буддийским источникам, оба они были современниками Будды, и вполне возможно, что реальные Удаяна и Чандамахасена действительно существовали и только впоследствии стали героями индийского фольклора, откуда независимо друг от друга черпали материал и буддийские проповедники и Гунадхья. Однако историческую ценность «Повесть об Удаяне» все же не нужно преувеличивать. Уже в фольклорной редакции история Удаяны несомненно приобрела фантастические черты, а Гунадхья и затем Сомадева подвергли ее дополнительной переработке. Во всяком случае рассказ о разлуке Удаяны с Васавадаттой или описание завоевания Удаяной четырех стран света кажутся явными литературными реминисценциями и напоминают эпический сюжет разлуки Рамы и Ситы или описание завоевания Индии в поэме Калидасы «Рагхуванша» («Род Рагху»).
Большее историческое значение имеет первая книга «Океана сказаний» — «Вступление к рассказу», которой, как мы можем быть уверенными, еще не было в «Великом сказе». В ней Сомадева выводит такие реальные и игравшие значительную роль в индийской истории и литературе личности, как грамматиков Папини и Катьяяну, царей Нанду и Чандрагупту Маурью, автора знаменитого политического трактата «Арт-хашастра» брахмана Чанакью (Каутилью). Как правило, они предстают в «Океане сказаний» в фантастическом ореоле, по отношению к пим смешаны все временные границы и они сведены вместе, хотя на самом деле нередко их отделяло друг от друга несколько веков. Но, вероятно, какое-то исторически достоверное ядро в рассказе имеется. Так, определенный интерес представляет собой описание свержения дипастии Нандов Чанакьей и возведение им на трон Чандрагупты. Те же события послужили сюжетом известной драмы Вишакхадатты «Мудраракшаса» («Перстень Ракшасы»)[11], и как сходство, так и расхождения в их трактовке у Вишакхадатты и Сомадевы проливают свет на это важнейшее событие индийской истории. Обогащает вступительная книга «Океана сказаний» и наши представления о развитии индийской литературы. Именно здесь Сомадева говорит о своих литературных задачах и — самое важное — излагает легенду о создании «Великого сказа», легенду, которая полна чудес и вымысла (Гунадхья объявляется в ней, например, земным воплощением божества из свиты Шивы), но является все же нашим главным источником сведений об этом загадочном произведении. Исходя из таких специфических качеств вступительной книги, мы сочли уместным и возможным присоединить ее к «Повести об Удаяне» и открыть ею наш перевод, как она открывает собой поэму Сомадевы.
В начале «Океана сказаний» Сомадева говорит, что он стремился передать все то, о чем поведал Гунадхья, точно и без отступлений. Едва ли, однако, мы можем безоговорочно доверять этому признанию. Сравнение «Океана сказаний» с двумя другими версиями «Великого сказа» показывает, что в ряде случаев Сомадева идет особым путем, изменяя расположение материала или давая ему иную трактовку. К тому же не следует забывать, что Сомадева опирался уже не на оригинал «Великого сказа» Гунадхьи, а на какую-то более позднюю, кашмирскую, его рецензию. Тем самым мы имеем достаточные основания предположить, что произведения Сомадевы и Гунадхьи в каких-то существенных своих чертах серьезно отличались друг от друга, хотя мы практически лишены возможности конкретно сопоставить их содержание.
