Повесть о Борисе Годунове и Димитрии Самозванце - [34]

, и Отрепьев с трудом успел уговорить поляков остаться у себя в службе, но не надолго. Когда, продолжая поход, остановились недалеко от Путивля, над озером, прискакал к Юрию Мнишку от короля, гонец с предписанием возратиться немедленно в отечество. Двоедушный Сигизмунд, действуя теперь как верный союзник московского царя, исполнил свое обещание, данное ему через Огарева, и послал в Северию это предписание, может быть, с противоположным тайным наказом, или, по крайней мере, с уверенностью, что Мнишек и его шляхта не расстанутся с Дмитрием. Полякам была не новость ослушаться королевского приказа [87]; но теперь они имели много причин показать себя верными подданными. Сам Юрий Мнишек разуверился в легкости завоевания престола для своей дочери, а Смоленского и Северского княжеств для себя. Он уверил Отрепьева, что возвратится с новыми силами, и немедленно разъехался с ним, взявши дорогу мимо Путивля на Пырятин, Яготин, Переяслав и Киев. Прощанье шляхты с самозванцем было не так дружественно: многие разгорячились за недоплату жалованья; один прямо сказал ему: «Уж быть тебе на виселице!» а другие сорвали с него даже шубу. На третий день, однакож, четыреста польских всадников, не желая лишиться чести посадить на московский престол своего товарища, возвратились к Отрепьеву с обещанием верно служить ему [88]. С этими сотнями, да с северскими, днепровскими и донскими казаками, самозванец расположился в Комарницкой волости, занял Чемлинский острожок, вербовал поселян и приучал их владеть оружием.

Между тем Годунов вызвал Басманова в Москву и, для поощрения других воевод к верности, осыпал его милостями неслыханными. Навстречу ему высланы знатнейшие князья и бояре, с приветственною речью от имени царя. Он ехал по городу до самого дворца в царских санях; провожали его так точно, как государя. Во дворце он получил из рук самого Бориса золотое блюдо, весом в 6 фунтов, насыпанное червонцами, сверх того 2 тысячи рублей, множество столового серебра из казны, поместье с крестьянами и сан думного боярина. Но и тут Годунов ошибся в рассчете. Во-первых, удержав Басманова при себе, как вернейшего человека в угрожавшей опасности, он лишил войско лучшего полководца; во-вторых, чрезмерность наград возбудила негодование в родовитых боярах, тем более, что князь Никита Трубецкой, сидевший в осаде вместе с Басмановым, получил награду несравненно меньшую.

Еще пуще того ошибся Годунов нарядя князя Василия Шуйского главным воеводою на место раненного Мстиславкого. Борис приказал ему усилить главную рать запасными полками, стоявшими у Кром и у Брянска, и преследовать самозванца неутомимо, а сам беспрестанно молился и давал обеты путешествовать по монастырям. Но войско, предводимое Василием Шуйским, преследовало Отрепьева, по замечанию очевидца, так медленно, как будто не имело охоты сражаться с ним: долго блуждало без пользы по лесам и дубровам и приблизилось, наконец, к неприятелю, давши ему довольно времени усилиться.

Отрепьев был тогда в Севске. Узнав о приближении Борисовой рати, он советовался с начальниками своих дружин, что делать. Решено было идти врагам навстречу, потому что, если б они окружили крепость, то, при своей многочисленности, имели бы средства взять ее приступом, или принудить к сдаче голодом.

Выступив из Севска, Отрепьев скоро узнал от передового отряда казаков, что рать Борисова теснится в деревне Добрыничах так, что не может двигаться в порядке. Он ускорил поход и хотел напасть на нее ночью, врасплох. Жители взялись подвести его незаметно к деревне скрытными путями и зажечь ее в нескольких местах. Но дозоры заметили поджигателей, и войско царское всю ночь держалось в готовности к отражению неприятеля.

На рассвесте 21-го января 1605 года, воеводы Борисовы вывели свои полки из деревни на равнину и устроили их к битве. У них было от 60 до 70 тысяч человек, у Отрепьева не более 15 тысяч. Однакож он не струсил: вера в предопределение судьбы придавала ему духу. Произнеся, по своему обыкновению, во всеуслышание молитву и засвидетельствовав перед Богом и перед людьми правоту своего дела [89], он начал сражение небольшою стычкою. Когда загремели с обеих сторон пушки и клубы дыму затмили одну часть боевого поля, лежавшую под ветром, Отрепьев спустился с польскою конницею в лощину, чтобы пройти незаметно под дымом и отрезать русских от деревни. Это движение не укрылось от Мстиславского, который, не смотря на раны, выехал в поле. Он двинул, наперерез полякам, правое крыло, с двумя отрядами иноземной гвардии. Не смутясь, от этого препятствия, Отрепьев, на каром аргамаке, с обнаженною саблею, поскакал впереди своих хоругвей на правое крыло, предводимое все-таки Дмитрием Шуйским, и ударил так стремительно, что, после некоторого сопротивления иноземцев, оно обратилось в бегство. Остановя преследование, Отрепьев повернул вправо к селу, на самую большую массу русской пехоты, которая, не понимая, что перед нею делается, стояла неподвижно, в каком-то бесчувственном оцепенении. Увидя несущиеся на себя, подобно вихрю, польские хоругви, она допустила их довольно близко и вдруг грянула залпом из десяти, или двенадцати тысяч ружей. Облака дыму покрыли конницу Отрепьева. Многие пали на месте; остальные, объятые ужасом, поворотили коней и спасались бегством. Между тем запорожские казаки, оставленные для поддержания удара, вообразив, что дело кончено, понеслись на дым к деревне и столкнулись на бегу с поляками. Отрепьев хотел сделать с ними отпор московской рати, двинувшейся его преследовать; но замешательство, произведенное в их лавах бегущими, брань и упреки со стороны шляхты и жаркая пальба от наступившей русской пехоты — все это, присоединясь к народной их вражде к шляхте и неудовольствию на самого Отрепьева, пристрастного любителя ляхов, заставило их отступить и спасаться бегством, предав самозванца и его польские хоругви на произвол судьбы. За ними побежали и донцы, шедшие для поддержания битвы. Конь под Отрепьевым был ранен в ногу и едва имел силы вынести его из-под огня. Отрепьев здесь непременно достался бы, живой или мертвый, в руки преследующим; но у него, к счастью, в значительном расстоянии от боевой равнины, стоял за горою сильный отряд северских пеших казаков и оказаченных поселян, с тяжелым снарядом. Этот отряд, не чая себе пощады от земляков, решился лучше пасть в битве, нежели отдаться в плен. Встретя наступившие полки пушечными выстрелами, северяне вступили потом в рукопашный бой, сражались отчаянно и долго, удерживая свою позицию; наконец, подавленные превосходством сил, отступили и, будучи разорваны, дрались по-одиночке. Немногие достались в плен; все прочие пали на месте. Этот отпор, внушенный безнадежным отчаяньем, приостановя преследователей, спас остальное войско Отрепьева от истребления и самого его от плена.