Повесть о бесовском самокипе, персиянских слонах и лазоревом цветочке, рассказанная Асафием Миловзоровым и записанная его внуком - [34]
— Ваше высочество, вам нужно торопиться. До принцессы Анны уже дошли слухи…
— Принцесса — искренняя дурочка. Когда граф Линар советовал заставить меня подписать отречение от престола, принцесса сказала: «Зачем? Там чертушка, что все равно не даст нам покоя». Так она назвала герцога Голштинского. Она не умеет беречь козырей к концу игры и всегда проигрывает. Посему, господин маркиз, пусть шведы поспешат с манифестом.
— Нам пора возвращаться…
Я поднял голову и глянул вслед — цесаревна с маркизом шли к большаку. Тот палочкой листики сшибал и все что-то картавил, а цесаревна смеялась.
Значит, что же это выходило: король французский посылал червонцы цесаревне, чтоб та, видать, гвардии подарки раздавала на крестины? Поиздержалась, поди. Одному мне пятьдесят рублей отвалила. Может, тоже из кармана Людовика? Да срамно не это было, а что цесаревна снюхалась со шведами и на шведских штыках хотела посадить себя на трон иль племянника своего. У кого ж она помощи просила? У вчерашних врагов отца ро́дного. И мою Аннушку глупой назвала за то, что та кривить душой не умела, не умела лукавить, чтоб своего добиться. Все точно видела цесаревна. Куда ж ты, Асафий, вкобенился? Тебе бы с твоим умом да холопским званием не ананасы, а ржанину нюхать. Мудрым был отец Василий — все узрел, не то что я. Угодил я промеж цветочка лазоревого и цесаревны, аки зернышко промеж жерновов. Одну люблю, другой стерегусь. Однако брань невидимая, кою я вдогад взял, бесперечь вершилась меж тою и другою, и все во дворце ждали, чей жернов быстрей истрется — принцессы иль цесаревны. Ох, цветочек лазоревый, друг мой ситный Аннушка. Престол-то царский — сам в корню, а две ляжки в пристяжке…
Степан чураки мои осмотрел, просвистел литовскую припевку и доволен остался, когда я ему один отдал.
— Когда к Авдотье наведаться собрался?
— Заутро беспременно.
— Караулы-то не убавили?
— Какое убавили! Еще пригнали. Драят паркет, везде обои меняют. Серебром обшивают.
— Возьми медведя моего, пускай Авдотья Ивану Антоновичу подарит.
— Да у твоего Ивана знаешь сколь игрушек — на всю твою деревню хватит и еще на десять останется.
— А такой нет.
— Ин ладно. А чего не женишься, коль так детишек любишь?
— Погулять еще хочу.
— Тоже верно. А я, видать, на Дуське женюсь. Убили ее мужа-то шведы. Сладкая баба, и добрая и крепкая, будто яблочко высоцкое. Кидок я на бабью крепость. Настрогаем мы с ней сынов поболе, чем ты чурок принес, благо мое долото не затупится лет сто… Давай-ка причастимся по маленькой.
Степан принял две чарки, я пить не стал, надобно было еще раз протравить медведя, да и встать поране. Дядя Пафнутий велел свежего песку навозить и напилок…
Ага-Садык ежеденно ждал прихода персиянских слонов и сам водил Рыжего гулять: авось, думал, тех слонов на большаке повстречает. И довстречался — вернулся с утреннего гуляния, а под глазом шишка, охал и стонал он. У Рыжего спина в ссадинах была, на правом ухе кровь проступила.
— Кто ж вас так? — спросил дядя Пафнутий.
— Гвардейцы! — Ага-Садык погрозил кулаком в сторону казарм. — Аллах да покарает их…
Рыжий вошел в амбар и залег на свежие напилки с песком.
— Что они там, поднесь опохмеляются, что ли, со дня рождения наследника? — спросил дядя Пафнутий. — Иль неймется идти противу шведа, засиделись в столице?.. Сафка, зови слонового лекаря.
Сходил я к лекарю и вернулся. Дядя Пафнутий с янтарным камнем возился. Повертывал его и так и сяк, нюхал и даже языком лизал.
— Кислит, — молвил он. — А отчего, неведомо.
— А напилки отчего липнут к нему?
— С похмелья всех на кислое тянет. Ты лучше ответь, зачем гвардейцы Ага-Садыка и Рыжего избили?
— В отместку, видать.
— Ага-Садык их обидел иль Рыжий?
— А припомни, Рыжий палкой огрел обидчика в казарме.
— А Ага-Садык кому досадил?
— Не он, а его земляк, посланник персиянский, что в Питер едет со слонами. Он солдат наших обухом достает, и моего брата тоже…
— Ить верно! — согласился дядя Пафнутий. — Как по Писанию: деды яблоки ели, а у внуков оскомина. Поди тронь посланника, мигом война зачнется с Персией. А Рыжего и Ага-Садыка, стало быть, бить ненакладно. Ой, народ, что красавец, что урод… Слышь, намедни чистил я кирпичной крошкой самокип. Долго, до золотого блеску. А после потер янтарь-камень и удумал посмотреть, прилипнет ли он к самокипу. Подношу, мизинец промеж них можно было просунуть, — и тут ка-а-ак сверкнет дугой искра, будто молния, из камня и в медной стенке исчезла. И что я подумал сразу: если насадить на сосну медный штырь — может, он быстрей молнию из мироколицы на себя притянет, а?
— Ты, дядя Пафнутий, и впрямь Архимед. Нетто небо-то янтарь?
— Янтарь не янтарь, да молния-то из небушка, как искра из янтаря, родится.
Достал дядя Пафнутий проволоку медную, вкупе насталил ее концами, чтоб вдлинь до земли доставала, и поехали мы на телеге за версту от храмины к кремлевой сосне у дороги.
Я на сосну залез, к самому вершку ее добрался, примотал штырь бечевой и вниз спустился, только прут до земли не дошел на полсажени. Я его тоже прикрутил.
— Теперь грозы надо ждать, — сказал дядя Пафнутий. — Не прозевать бы.
Тронулись мы назад до храмины, и нас Петька Куцый на коне догнал. Глаз у него был смурый, тараканы в зрачках усы попрятали. Он придержал коня и поехал околь нас. И все молчком.
Новый мир. — 1996. — №8. — С.149-159. Альфред Михайлович Солянов родился в 1930 году. Закончил философский факультет МГУ. Живет в Москве. Автор повести «Федька с бывшей Воздвиженки», опубликованной в 1974 году издательством «Молодая гвардия», и поэтического сборника «Серега-неудачник» (1995). Публиковал переводы стихов и прозы с немецкого и английского языков, в частности У. Теккерея, Р. М. Рильке, Г. Мейринка. Известен как бард — исполнитель авторской песни. Первая публикация в «Новом мире» — очерк «Как мы с дядей писали повесть о Варшавском восстании» (1995, № 6).
Повесть рассказывает о московских мальчишках, на долю которых выпала нелегкая военная осень 1942 года.
Новый мир. – 1995. – №6. – с. 233 – 243.
Средневековая Восточная Европа… Русь и Хазария – соседство и непримиримая вражда, закончившаяся разрушением Хазарского каганата. Как они выстраивали отношения? Почему одна страна победила, а вторая – проиграла и после проигрыша навсегда исчезла? Одна из самых таинственных и неразрешимых загадок нашего прошлого. Над ее разгадкой бьются лучшие умы, но ученые так и не договорились, какое же мнение своих коллег считать общепринятым.
Книга Томаса Мартина – попытка по-новому взглянуть на историю Древней Греции, вдохновленная многочисленными вопросами студентов и читателей. В центре внимания – архаическая и классическая эпохи, когда возникла и сформировалась демократия, невиданный доселе режим власти; когда греки расселились по всему Средиземноморью и, освоив достижения народов Ближнего Востока, создавали свою уникальную культуру. Историк рассматривает политическое и социальное устройство Спарты и Афин как два разных направления в развитии греческого полиса, показывая, как их столкновение в Пелопоннесской войне предопределило последовавший вскоре кризис городов-государств и привело к тому, что Греция утратила независимость.
Судьба румынского золотого запаса, драгоценностей королевы Марии, исторических раритетов и художественных произведений, вывезенных в Россию более ста лет назад, относится к числу проблем, отягощающих в наши дни взаимоотношения двух стран. Тем не менее, до сих пор в российской историографии нет ни одного монографического исследования, посвященного этой теме. Задача данной работы – на базе новых архивных документов восполнить указанный пробел. В работе рассмотрены причины и обстоятельства эвакуации национальных ценностей в Москву, вскрыта тесная взаимосвязь проблемы «румынского золота» с оккупацией румынскими войсками Бессарабии в начале 1918 г., показаны перемещение золотого запаса в годы Гражданской войны по территории России, обсуждение статуса Бессарабии и вопроса о «румынском золоте» на международных конференциях межвоенного периода.
Одно из самых страшных слов европейского Средневековья – инквизиция. Особый церковный суд католической церкви, созданный в 1215 г. папой Иннокентием III с целью «обнаружения, наказания и предотвращения ересей». Первыми объектами его внимания стали альбигойцы и их сторонники. Деятельность ранней инквизиции развертывалась на фоне крестовых походов, феодальных и религиозных войн, непростого становления европейской цивилизации. Погрузитесь в высокое Средневековье – бурное и опасное!
Любимое обвинение антикоммунистов — расстрелянная большевиками царская семья. Наша вольная интерпретация тех и некоторых других событий. Почему это произошло? Могло ли всё быть по-другому? Могли ли кого-то из Романовых спасти от расстрела? Кто и почему мог бы это сделать? И какова была бы их дальнейшая судьба? Примечание от авторов: Работа — чистое хулиганство, и мы отдаём себе в этом отчёт. Имеют место быть множественные допущения, притягивание за уши, переписывание реальных событий, но поскольку повествование так и так — альтернативная история, кашу маслом уже не испортить.
Интеллектуальное наследие диссидентов советского периода до сих пор должным образом не осмыслено и не оценено, хотя их опыт в текущей политической реальности более чем актуален. Предлагаемый энциклопедический проект впервые дает совокупное представление о том, насколько значимой была роль инакомыслящих в борьбе с тоталитарной системой, о масштабах и широте спектра политических практик и методов ненасильственного сопротивления в СССР и других странах социалистического лагеря. В это издание вошли биографии 160 активных участников независимой гражданской, политической, интеллектуальной и религиозной жизни в Восточной Европе 1950–1980‐х.