Повесть о бедном солдате - [5]

В квартире слышались шаги, хлопанье дверей, стук передвигаемой мебели: видно, там наводили порядок после обыска. Через некоторое время дверь в прихожую отворилась, и женщина сказала:

— Идите чай пить!

Серников растерялся: как поступить ему в этом случае? Федот же живо поднялся, аккуратно придавил цигарку сапогом и, бросив Серникову: «Пошли, что ли!», отправился вслед за женщиной.

Когда Серников вошел в кухню, Федот уже сидел у стола, а винтовка его, словно обыкновенный деревенский ухват, стояла в углу у плиты. Покосившись на нее, Серников тоже присел, но своей винтовки не выпустил, осторожно поставив между ног.

— Вам с молоком? — спросила женщина.

Серников не знал, что ответить, и молча поднял на женщину глаза. Взгляд его выражал столько недоверия, недоумения, простодушия и затаенного страха, что женщина только вздохнула и налила ему в стакан с чаем молока из тонкого молочника.

— Ешьте, товарищи, — просто сказала она, — вы же, наверное, голодные. — И подвинула тарелку с бутербродами.

Федот, нимало не смущаясь, протянул лапищу, взял бутерброд с холодным мясом и разом проглотил, почти не жуя. Сразу схватился за другой — с сыром — и его тоже проглотил. Через несколько минут тарелка наполовину опустела, Федот с сомнением посмотрел на нее, гулко кашлянул и придвинул к себе стакан чаю.

— Дозвольте внакладку? — спросил он и, не ожидая согласия хозяйки, бросил в стакан кусков пять сахару.

В душе завидуя такой бесцеремонности, Серников пил чай, осторожно откусывая бутерброды, и не выпускал винтовки.

— Ешьте, товарищи, ешьте, — поощряла женщина. — Я еще приготовлю.

— Ну-к што ж, — отозвался Федот и принялся за вновь приготовленные бутерброды.

Сама хозяйка не то чтобы ела, а так, отщипнула кусочка два хлеба, выпила крепкого чаю.

Наевшись, напившись, Федот шумно вздохнул, сказал «Премного благодарны» и свернул цигарку.

— Вы кто же будете этому самому Ульянову-Ленину? — спросил он, дымя цигаркой.

— Сестра.

— Да-а, — протянул Федот. — Скверно ваше дело.

— Это почему же?

— Дак ведь пымают вашего братца — обязательно вздернут.

К удивлению Серникова, женщина не забилась, не заголосила, не запричитала, а улыбнулась и опросила:

— За что?

— А не шпионь.

Опять женщина улыбнулась и даже покачала головой.

— Почему вы думаете, что он шпион?

— Как же не шпион, — в свою очередь улыбнулся Федот. — В газетках про его пишут, да вот господа офицеры про то же самое объясняли. Как же не шпион, когда он через всю Германию в запечатанном вагоне проехал?

«А ну-ка, ответь, ответь, что-то ты скажешь?» — заинтересованно подумал Серников.

На этот раз женщина не улыбнулась, а вздохнула так, точно этот вопрос давно ей надоел.

— Брат почему жил за границей, — начала объяснять она. — Не знаете? А потому, что его преследовали жандармы. Он ведь всю жизнь был против царя, против помещиков и буржуев. За это его в тюрьму сажали, в Сибирь высылали. Вот и пришлось уехать за границу: жить вдали от родины. А началась революция, он, конечно, захотел вернуться. Но как проедешь? Всюду война… Французы да англичане не захотели его через свои страны пропустить. А вот немецкие социал-демократы добились, чтобы поезд с русскими товарищами прошел через Германию.

Федот хрипло засмеялся и покрутил головой.

— Ох, уж эти господа! Ну, окажи на милость, ежели он не шпион, на кой хрен ему в Расею торопиться, когда тут вокруг воюють да жрать нечего. Сидел бы себе там, в этой самой загранице, да ждал бы покудова война не прикончится. А он нет, вишь ты, через всю Германию поскакал. Нет, это неспроста, — закончил Федот и даже пальцем помахал.

— У Владимира Ильича, как и у всех большевиков, своя война, война насмерть с буржуазией, с помещиками. Да вы знаете ли, за что его вот сейчас ловит Временное правительство? За то, что он требует: войну немедленно прекратить, землю отнять у помещиков и отдать крестьянам.

— Слыха-али, — недоверчиво протянул Федот и, поплевав на цигарку, бросил ее за печку.

— Между прочим, — продолжала женщина, — Владимиру Ильичу часто пишут солдаты, такие же фронтовики, как вы. Анюта! — крикнула она. — Где солдатские письма к Володе?

— У него в столе, — отозвалась откуда-то другая сестра Ленина. — Маняша, возьми сама, у меня голова разболелась.

Женщина вышла и через минуту вернулась с пачкой писем в руке.

— Вот, товарищи, почитайте, — сказала она, кладя письма на стол.

— Мы неграмотные, — отозвался Федот. — Нам ни к чему. — Он зевнул и вышел в переднюю, прихватив свою винтовку.

Серникова взволновали слова «войну немедленно прекратить», «землю отдать крестьянам», а, кроме того, не хотелось обижать женщину, которая была с ними так приветлива и так хорошо их накормила. Он протянул руку и взял верхнее письмо. Оно было коротеньким и написано карандашом тем трудным и корявым почерком, каким пишут люди, мало привычные к письму. Так писал и сам Серников.

От первых же слов что-то дрогнуло и сдвинулось в душе Серникова, ему показалось, что наконец-то услышал он какую-то еще незнакомую и не вполне понятную правду, и потянулся к ней всем сердцем.

«Отзыв благодарности господину Ленину», — так начиналось это письмо