Повесть о бедном солдате - [14]

Он присел на свою койку и стал читать. Письмо было от Петра Веретенникова, злое и встревоженное. Вначале, как и полагается, шли поклоны — и сразу новости: «В нашей деревне, да и по соседству тож, сильно волнуются мужики, потому как помещики все вдруг стали продавать свои земли. А продают не кому попадя, а с хитростью, лишь бы покупатель был из иностранцев. Учителям домашним продают да говернанкам, что за детишками ихними ходят, лишь бы фамилии пофранцузистей или еще как-нибудь по-заграничному. Наш все имение управляющему продал, тот нам и купчую на крыльце показывал. А хитрость в том состоит, что ежели земля к какому иностранцу перешла, за него, в случае чего, говорят, евонная держава вступится.

Так что же это получается? За что же мы кровь свою проливали? Чтоб те же немцы вроде нашего Шварцкопа или другие чужие нашу же землю разворовывали? Повозвертались кое-кто из односельчан с фронту по случаю ранения, так рассказывают, что большевики обещают, дескать, вся земля должна перейти к мужику без всякого выкупа. Так ты там поразузнай, верно ли такое дело или у каких других партиев программы получше для нашего брата. Вот, говорят, есть еще такие есеры, те тоже много сулятся насчет мужика, да еще какие-то вроде анчихристы, так те и вовсе сулят полную слободу.

Одно только окажу: долго мужик ждать не станет. Вы там, в Питере, как хотите, а мы по осени, как подойдет время под озимые пахать, мы революцию сами начнем».

О Маньке с Санькой опять глухо сообщал, что живы, мамку по-прежнему поминают, хотя и реже, по ночам плакать перестали.

Деревенские новости огорчили Серникова, и с письмом он прежде всего пошел к Федосееву.

— Ну, брат, — сказал Федосеев, прочитав письмо, — твои новости уже не новости. О фиктивных сделках с землей большевики знают. Тут выход один: наша будет власть, наша и земля. Да я тебе об этом говорил. — Слушай, Серников! — вдруг хлопнул Леонтия по плечу Федосеев. — А хочешь с самим Керенским насчет земли потолковать? Нет, я правду говорю. Ты про Совет крестьянских депутатов Петроградского гарнизона слыхал? Нет? Ну, есть, одним словом, такой Совет, из нашего же брата мужика-солдата состоит. Посылает Совет делегацию к Керенскому как раз насчет этих самых фиктивных сделок с землей и чтоб вообще сейчас запретить всякую спекуляцию землицей. От нашего полка звали представителя. Пойдешь?

Серников деловито нахмурился, подумал и переспросил:

— Это к самому, значит, верховному?

— К нему.

— Отчего ж не пойти? Пойду. — И одернул на себе рубаху, словно идти надо было сейчас же.

— Вот и добро, я тебя к одному товарищу сейчас откомандирую, он тебе все объяснит.

Товарищ оказался солдатом, чем-то похожим на Федосеева. Фамилия его была Хохряков. Ничего особенного разъяснять он Серникову не стал, просто велел приходить завтра к восьми утра.

Утром, начистив сапоги и прихватив винтовку, Серников явился в назначенное место. Скоро собралась вся делегация — десять солдат, и все с винтовками. Потопали, по привычке шагая в ногу, через весь Васильевский остров, по Николаевскому мосту вышли на Конногвардейский бульвар. Утро было серенькое, питерское, небо бесцветной холстинкой растянулось над городом, но когда с моста Серников глянул вокруг, на тяжелую громадину Исаакия, на Адмиралтейство, на Зимний дворец, на далекую иголочку Петропавловки, его вдруг охватило неведомое ранее чувство трепета перед эдакой красотищей и одновременно чувство гордой уверенности в том, что скоро все это, весь город, вся Россия будут принадлежать таким вот, как он, бедным солдатам. Недаром же они, горстка солдат, шагают сейчас не к кому-нибудь, а к самому верховному главнокомандующему, и не куда-нибудь, а прямо во дворец. От этих мыслей он было сбился с шага, но быстро поймал ногу и зашагал еще бодрей.

Они пересекли Исаакиевскую площадь и подошли к Мариинскому дворцу. У входа их остановил караул — несколько безусых мальчишек-юнкеров и дежурный офицер. Выслушав, с чем пожаловали делегаты, офицер вздернул подбородок, словно его ударили, и зашипел:

— Вы что, совсем с ума посходили? К главе правительства — с какими-то требованиями? Не пропущу!

— А ты, ваше благородие, охолонь маленько, — совершенно спокойно ответил Хохряков. — А то уйти мы уйдем, только вернемся уже не горсткой — полки приведем. Так что иди, докладай, ваше благородие.

Офицер на мгновение прикрыл глаза, с трудом сдерживая приступ бешенства, крутнулся на каблуках и куда-то ушел. Через минуту он появился в дверях и, не глядя на делегатов, сказал, словно выстрелил:

— Пропустить!

Винтовки — ничего не поделаешь — пришлось оставить внизу. Сперва по мраморной лестнице, потом через вереницу комнат, у дверей которых тоже стояли караульные юнкера, их проводили к кабинету Керенского. По навощенным до ледяного блеска полам идти было скользко, и Серников все боялся упасть.

Кабинет оказался огромным, как казарменный плац, потолок весь расписан голыми мужиками и бабами, по стенам висели большие, во весь рост, портреты императоров.

Керенский появился из боковой двери, быстро прошел за огромный письменный стол, сунул руку за борт френча и коротко бросил: