Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909 - [71]

Бабушка возмущалась обеими дочерьми.

— Уто, Сонюшка, батенька, неужто твой-то и чаю сам не умеет напиться? Ты должна еще вскакивать ни свет, ни заря.

А тете она говорила

— Сашенька, голубчик мой, неужто ты не можешь встать проводить Коленьку, что он, как неприкаянный, должен один, как перст, чай пить. Нехорошо это, мой батенька.

Она осталась при глубоком убеждении, что мой отец втягивал мою мать в революцию и, если бы она не умерла, он все равно погубил бы ее. В действительности было как раз обратное.

Революционные убеждения моей матери были гораздо определеннее и глубже, и влекли ее к непосредственному участию в революционном движении.

В то время, о котором я пишу, такое же подозрение неизвестно почему навлек на себя А. И. Богданович.

В первый же раз, как бабушка увидела его, она лаконично спросила меня:

— Из Сибири?

— Нет, бабушка, почему? Он и не бывал никогда в Сибири.

— Ну да, рассказывай. А синие очки зачем?

— Он близорук, бабушка.

Она недоверчиво покачала головой, но спорить больше не стала.

Мы с Ангелом Ивановичем, напротив, очень сблизились после того лета, когда умерла Лелечка.

Меня очень трогало его бережное, участливое отношение к Авдотье Семеновне, искренно его любившей.

Я чувствовала, что дело движется к решительному моменту, но какие-то неясные сомнения все еще бродили во мне. Нужен был еще какой-то толчок, что-то, что победило бы мою нерешительность, мое нелепое стремление сохранить свою независимость.

И тут этот недостающий толчок, совершенно против своего желания, дала тетя.

Ей больше всего хотелось, хоть она и не высказывала этого, чтобы я вообще не выходила замуж и прожила всю жизнь с ними.

Поэтому она подозрительно относилась ко всем молодым людям, бывавшим у нас.

Такое же подозрение навлек на себя и Ангел Иванович.

Мои возражения, что все это только ее фантазия, на нее не действовали.

Наконец, видя ее тревогу, я сказала ей:

— Теточка, да пусти ты слух, что у меня жених в Китае, по крайней мере, все твои воображаемые претенденты отступятся.

Но это не понадобилось. Когда поздней осенью мы приехали в Петербург на новую квартиру, тетя вернулась как-то из редакции «Мира Божьего» в прекрасном настроении.

— Ну, слава Богу, — сказала она, — ты была права. Ангел Иванович и не думает о тебе. Он явно ухаживает за H. Н. — барышней, часто бывавшей в редакции.

Результат вышел совсем не тот, какого ожидала тетя.

Ее слова оказались именно тем толчком, какого мне недоставало.

Через день Ангел Иванович был уже моим женихом.

Свадьбу пришлось немного отложить, наступал рождественский пост, когда православные священники не имеют права венчать.

Весть о моем замужестве быстро распространилась среди наших знакомых, и первая горячо поздравила меня издательница «Мира Божьего» Александра Аркадьевна Давыдова.

Александра Аркадьевна, безусловно, самая интересная женщина, какую я встречала в жизни.

Очень красивая, она рано вышла замуж за знаменитого виолончелиста и директора консерватории К. И. Давыдова и сразу вошла в высшее светское и музыкальное общество Петербурга. Она имела, как женщина, исключительный успех. За ней ухаживали, с одной стороны, такие знаменитости, как А. Рубинштейн, с другой — русские великие князья. Но ее не удовлетворяла светская жизнь, она искала чего-то другого, более содержательного.

Ее успехи еще и не начинали идти на убыль, когда у одной своей приятельницы, баронессы Варвары Ивановны Икскуль, она столкнулась с людьми другого рода. У баронессы Икскуль бывали в то время многие видные литераторы, в том числе Николай Константинович Михайловский. Александре Аркадьевне тогда было 40 лет, но она была по-прежнему хороша. Как только они встретились, между ними вспыхнул самый страстный роман. К несчастью, оба они обладали слишком сильной индивидуальностью, что не сулило прочности их отношениям.

Их роман длился около года и кончился так же внезапно, как начался.

Но в жизни Александры Аркадьевны он сыграл крупную роль.

Хотя она и не смогла ужиться с Николаем Константиновичем, она, тем не менее, ценила его высоко. Это был человек, живший абсолютно иными интересами, чем те люди, среди которых она вращалась всю свою молодость.

Она подумала, что именно он смог бы указать ей дело, которое заполнило бы ее жизнь.

Со своими женскими успехами она решила покончить сразу и бесповоротно, хотя ее внешность и блеск прекрасных глаз еще далеко не обязывали ее к этому.

Но она была женщина решительная и, как сказала, так и сделала. В качестве внешнего символа начала новой жизни она перестала «одеваться», облекшись в длинную широкую кофту, надев наколку на голову и постаравшись придать себе вид старухи.

Ее прежние поклонники, если они хотели поддерживать с ней отношения, а такие оказались, в том числе один герцог, должны были беспрекословно усвоить себе новый тон.

Михайловский — что было едва ли не единственным случаем в его жизни — сохранил с ней самые близкие дружеские связи до самой ее смерти.

И он действительно указал ей дело, какого она искала. Он посоветовал ей основать журнал. Но, учитывая отсутствие у Александры Аркадьевны систематического образования и ясно выраженных общественных стремлений, он предложил ей основать журнал для юношества и самообразования, содержание которого было бы вполне доступно ей самой.