Повесть моей жизни. Воспоминания. 1880 - 1909 - [73]

Мне казалось это настолько простым и естественным, что я не слишком вдумывалась в совет Александры Аркадьевны. А журнал и меня интересовал, и я была уверена, что никаких разногласий с мужем не возникнет.

Богдановичи. Отъезд Короленко из Петербурга. Демонстрация на Казанской площади. Кенан

Скоро я убедилась, что это не так просто. Ангел Иванович, чуть не с детства привыкший к одиночеству, был человеком крайне замкнутым. Отец его, уездный судья, сначала в Литве, потом на северных окраинах, мог уделять многочисленной семье очень незначительные средства. С пятого класса гимназии Ангел Иванович поселился отдельно и содержал себя на собственный заработок, благо он прекрасно учился, и учителя охотно рекомендовали его в качестве репетитора. Если б не арест, разбивший его карьеру, он бы, вероятно, стал выдающимся ученым в области естественных наук. Его работа по химии на третьем курсе университета привлекла внимание всего факультета и была напечатана.

Надо сказать, что все члены семьи Богдановичей отличались исключительными способностями, равнявшимися только их же исключительной скромности.

Никто из них не пользовался ни поддержкой, ни покровительством сильных мира сего. Кроме того, они были поляки и католики, что в те времена сильно мешало всякой карьере.

И все-таки, младший брат Ангела Ивановича, Осип Иванович, окончивший Нижегородский кадетский корпус, пойдя по военной дороге, стал полковником во время русско-японской войны, а в Первую мировую — уже бригадным генералом. И, наконец, одним из четырех на всю армию инспектором артиллерии.

Другой брат, Карл Иванович, тоже окончивший кадетский корпус, не заинтересовался военным делом. Он самостоятельно подготовился и поступил в Горный институт, окончил его, стал там профессором, потом директором и председателем Геологического комитета.

Замечательной была и судьба их сестры Софьи Ивановны. Ее, в виду чрезвычайно стесненных обстоятельств семьи, взяла на воспитание старая дева, поклонница их дяди, монаха-доминиканца. Воспитательница была еле грамотна и не дала никакого образования своей воспитаннице, выдав замуж против ее желания за больного человека, умершего через год после брака. Оставшись совершенно одинокой и ни к чему не подготовленной, Софья Ивановна вторично вышла Замуж за пожилого банковского служащего, тоже умершего через два года.

Товарищ ее второго мужа предложил ей устроить ее счетчицей в Государственный банк, на абсолютно механическую работу.

И вот эта полуграмотная женщина сделала в банке головокружительную карьеру. Постепенно повышаясь по службе, она стала заведующей счетным отделом, единственной в банке штатной служащей женщиной. Она имела под своим началом 100 служащих и 200 рабочих. При этом она пользовалась таким авторитетом, что ни одно увольнение или назначение в ее отделении не проходило помимо нее. И она всегда умела отстоять несправедливо обиженных. На своем юбилее она получила трогательный адрес от сослуживцев, чрезвычайно лестное письмо от директора банка Плеске и от министра финансов Кауфмана.

С Ангелом Ивановичем она состояла в большой дружбе и часто приходила к нам, когда ей нужно было составить затруднявшую ее официальную бумагу. Я очень жалела, что она умерла, когда мои дети были еще так малы, что не могли понять и оценить этот характер.

Сам Ангел Иванович во всем и всегда привык полагаться только на самого себя, ни с кем не деля ответственности.

Мне потребовалось много усилий, чтобы приучить его к мысли, что пристальный интерес к его труду не является посягательством на его права.

Далеко не сразу он стал делиться со мной всем, что его тревожило и волновало в журнальной работе. Зато, когда эта привычка установилась, я имела громадное удовольствие видеть, как после рассказа о тревогах и случайных неприятностях, он успокаивался и овладевавшая им мрачность рассеивалась.

Особенно радовало меня, что Ангел Иванович очень скоро сблизился с моими родными, и не только с тетей и дядей, но даже с Иннокентием Федоровичем, с которым у меня к этому времени установилась тесная близость, усиливавшаяся с годами. К этому мне еще придется вернуться. Тут я отмечу только, что Иннокентий Федорович скоро понял и оценил Ангела Ивановича и охотно давал в его журнал свои переводы из Еврипида.

Сначала это меня даже несколько удивляло. Я видела, что, несмотря на горячую братскую любовь, оба брата, Николай Федорович и Иннокентий Федорович, остаются далеки друг от друга и моему дяде совершенно чужды и даже непонятны интересы, которыми живет Иннокентий Федорович. Мне казалось, что по своему внутреннему складу Ангел Иванович должен чувствовать себя ближе к Николаю Федоровичу, чем Иннокентию Федоровичу. Но это была ошибка. Не говоря о том, что Ангел Иванович был человеком другого поколения, что делало для него понятнее интересы Иннокентия Федоровича, направление, какого он придерживался (что я только со временем поняла) было значительно шире народничества и открывало большой простор мысли.

В то время я об этом не думала. Мне просто было приятно, что Иннокентий Федорович, которого я сама незадолго до того стала по-настоящему понимать и ценить, встретил такую высокую оценку со стороны Ангела Ивановича.