Поверженный Король - [86]

За дверью раздались шаги. Хирург невольно напрягся и посмотрел на дверь. Лобов вошел в камеру и, не обращая внимания на своего обидчика, взобрался на второй ярус. Судя по его внешнему виду, он был чем-то сильно озадачен и угнетен.

– Как, там наверху? – поинтересовался Хирург. – Наверное, весна пришла, птицы поют?

– Пошел ты на хрен со своими птицами! Мне бы твои заботы?

– Не хорошо грубить старшим, – назидательно, словно учитель, произнес Хирург. – Ты, похоже, плохо учишься, фраер. Пока научишься уважать, потеряешь много здоровья, в лучшем случае, а в худшем, тебя просто опустят ниже канализации.

– Слышишь, ты, Хирург хреновый? Не лезь ко мне с вопросами. Я не люблю этого! – произнес Лобов.

– Представь себе, мне лично наплевать на то, что ты любишь. Главное в жизни– чтобы тебя не полюбили мужчины. Ты понял меня? – произнес Хирург и отвернулся к стене.

В камере повисла тягучая тишина, прерываемая громкой капелью. Это подтекал кран умывальника. Тишину разорвала команда контролера. Хирург, молча, встал с койки и направился к двери. Контролер, гремя ключами, повел его на допрос к следователю. Лобов, проснувшись от шума закрываемой металлической двери, открыл глаза и уставился в потолок, стараясь понять, где он находится. Память медленно возвращала его к реальной действительности. Поняв это, он заскрипел зубами. Ему не верилось, что все хорошее, что было у него в последнее время, бесследно исчезло, за этими серыми бетонными стенами.

Он проанализировал свой первый разговор с Абрамовым и остался им вполне довольным. Единственно, что его пугало, это судьба его жены и малолетнего ребенка. Он, не верил, что Абрамов реально осуществит свою угрозу, посадит жену, а ребенка передаст в детский приют. Однако, подобного развития событий, он не исключал. Сейчас, лежа на панцирной сетке кровати, он на миг представил себе эту картину. Перед глазами Анатолия, предстала жена с красными заплаканными глазами. Она тянула к нему свои руки и ребенка. От этой, нерадостной для него картины, защемило сердце.

«Нужно что-то делать?» – подумал Лобов.

Он соскочил с койки и стал нервно шагать пол камере. Анатолий, который всегда учил своих подчиненных, не сдаваться и не выдавать своих друзей, сам оказался в тупиковой ситуации. Он отлично понимал, что у милиции нет на него практически ничего, что могло бы его привязать к совершенным им преступлениям. Однако, сто процентной уверенности в этом у него не было. Его, по-прежнему, беспокоила судьба его товарищей. Именно, только два этих человека, могли намертво привязать его к убийствам. Однако, судя по беседе с Абрамовым, он так не понял, какова их судьба. Его размышления были прерваны возвратом в камеру, Хирурга.

***

Хирург вошел в камеру и сел на лавку. Мельком взглянув на Лобова, который шагал по камере, он, улыбнулся:

– Сладенький! Похоже, твоих подельников привезли в Казань. Все опера носятся словно обкуренные.

Лобов на секунду остановился и взглянул на Хирурга.

– Откуда ты знаешь, что это мои подельники? Что, у них на лбу это написано?

– Я немного соображаю в этих делах. Ты ведь, насколько я понял, из Елабуги? И если опера не хотят их сажать к нам в хату, значит они твои подельники?

– Кто тебе сказал, что я из Елабуги? – задал ему вопрос Лобов. – Наверное, сорока на хвосте принесла?

– Почему сорока? Мне об этом контролер сказал, когда ты был на допросе. Ты, вообще-то, слышал когда-нибудь о тюремной почте? Если нет, то могу просветить. Ты еще на зону не «поднялся», а там уже все знают про тебя – где родился, где крестился. Вот тебя и встретят там, как «прокричат» о тебе в тюрьме. Хорошо скажут, хорошо и примут. Плохо скажут, будешь вечно в «обиженных» ходить.

Лобов остановился напротив Хирурга и посмотрел на него своим не добрым взглядом. Несмотря на то, что он не возлюбил этого человека сразу, но нужно было отдать ему должное, у него был громадный арестантский опыт, которого так не хватало сейчас ему. Анатолию не нравилось многое в этом человеке – его хамское отношение к нему, от которого он уже давно отвык, не прикрытое стремление стать паханом в камере. Это чувство обострилось, после того, когда этот уже не молодой человек, просто избил его в камере, а он не мог постоять за себя.

– Скажи, Хирург! Ты говоришь, привезли троих из Елабуги, кто они, ты случайно не знаешь?

– Откуда я могу знать? Да и зачем мне все это? Вы там «накосячили», вы и разбирайтесь с властями. Меня дня через два погонят отсюда в СИЗО, и я забуду о тебе, пока ты не поднимешься от сюда в изолятор. Вот, там я с тобой и поговорю о жизни.

– Ты, что, меня пугаешь? Мне плевать на тебя, Хирург. Может, ты и в авторитетах, там ходишь, только я тоже не из последних людей. Спроси об этом пацанов из 18 колонии. Они тебе расскажут, кто их грел там, за колючкой, кто им помогал деньгами и одеждой.

– Мне на них – три кучи! 18 колония – это «красная зона», и нормальных пацанов там нет. Ты понял меня?

– Причем «красная», «черная» зона? Что, там люди, что ли не сидят?

– Может там и сидят, но правят там – активисты. Нормальные бродяги этого бардака не потерпят. А, если терпят, то значит – не пацаны.