Поверженный Король - [88]

Анатолий попытался начать свой рассказ, но тот остановил его рукой.

– Слушай, Лобов! Мне твои переживания не нужны. У тебя, «сладенького», своя жизнь, у меня «сидельца» – своя. Я давно не был на воле и мне не понятны ваши заморочки. Я, Толя – вор, а не барыга, как ты. Сейчас ты пытаешься показаться всем, что ты крутой, что ты все можешь. Нет, «сладенький», это все в прошлом Тебе сейчас нужно «краситься», а, если по-человечески – выбирать «масть», по которой будешь жить дальше. Вором тебе уже не быть, а вот мужиком – ты можешь стать, если сбережешь свою задницу.

Дверь камеры открылась, и контролер вывел Хирурга на допрос. Лобов остался один на один со своими мыслями.

***

Анатолий лег на койку и задумался. Только сейчас он стал понимать этого уже немолодого зека. Он был прав, предлагая ему, задуматься о своей дальнейшей жизни. Рассматривая серый потолок камеры, Лобов, невольно вспомнил информацию Хирурга о его подельниках.

«Как же так? Они же клялись ему в верности? – подумал он. – По всей вероятности, расстрел сотрудников милиции отрицательно повлиял на каждого из них. Теперь, они наперегонки побежали сдавать друг друга милиции».

Он повернулся лицом к стене.

«Хирург, прав! – снова подумал он. – Каждый спасает себя, как может. Как, он сказал, что нельзя отрицать то, что уже известно милиции от подельников. Однако, судя по тому, что ему сообщил Абрамов, они знают достаточно много. Знают, где они достали форму, знают, что накануне акции, именно он передал им эти автоматы. Может, действительно, стоит вступить с Абрамовым в игру. Он ему показания, а он – свободу его жене? А, почему бы не попробовать? Что он теряет в этом смысле? Да, ничего! Пухов и Гаранин в раскладе, чего тогда ждать? Нужно принимать эту игру, говорить за себя, за Пуха и Гаранина и ограничится только теми событиями, в которых они принимали участие».

Анатолий, снова, уже в который раз попытался припомнить все проведенные им акции, в которых бы, не участвовал хотя бы, кто-то из них. Однако, ничего положительного он припомнить не мог. Он не мог вспомнить ни одной подобной акции, где бы, не присутствовали его товарищи.

Его тяжелые размышления прервал контролер, который завел в камеру Хирурга. Тот, молча, подошел к своей койки и, свернув свой грязный матрас, направился обратно на выход из камеры. Остановившись у двери, Хирург обернулся и посмотрел на Лобова.

– Я не прощаюсь, Лобов. Думаю, что мы еще увидимся с тобой, в изоляторе – произнес он и вышел из камеры.

«Как так? – подумал Анатолий. – Ведь он говорил, что его «нагонят» в изолятор через два дня, а ушел раньше? Теперь даже поругаться, не с кем?»

Он присел на скамейку и посмотрел на закрытую дверь.

«Вот так, наверное, и на расстрел выводят, тихо, буднично. Взял матрас и вышел, чтобы больше уже никогда не вернуться ни домой, ни в камеру», – снова подумал он.

От этой грустной мысли, у Анатолия защемило сердце.

«Еще этого не хватало, умрешь здесь в камере, как собака и никто не узнает, где тебя закапают».

Лобов лег на койку и закрыл глаза.

***

Лобов проснулся от криков контролеров. Крики были столь близки, что он, вскочив с койки, бросился к двери, стараясь услышать шаги проходивших мимо двери людей. Сначала, судя по команде, из камеры вывели Пухова, а затем минут через двадцать, Гаранина. Когда мимо двери, проводили Гаранина, Анатолий, набрав полные легкие воздуха, закричал:

– Костя! Гаранин! Это я Лобов! Держитесь и тогда мы все выберемся из этой ямы!

В ответ на его крик Фомич услышал лишь мат контролеров. Когда шаги в коридоре стихли, он обессилено прижался лбом к холодной металлической двери камеры. Вскоре по коридору протопало несколько ног, и снова, наступила звенящая тишина. Он поднялся с пола и направился к койке. Теперь он уже не сомневался в информации Хирурга. Его ребята действительно сидели в ИВС МВД РТ. В двери открылось небольшое окошко, прозванное арестантами «кормушкой», в котором показалось уже знакомое лицо сержанта.

– Лобов! Примите пищу, – произнес он и протянул ему миску с кашей.

Он миску и поставил ее на стол.

– Слушай, сержант! – обратился к нему Анатолий. – Это куда ребят повезли?

– Каких ребят? Ах, этих – Пухова и Гаранина? Их Абрамов повез в Елабугу, на следственный эксперимент.

– Что, меня сегодня никто не будет допрашивать? – спросил он контролера.

– Кому, ты нужен, Лобов? Абрамов сказал, что ты смертник и он, больше не хочет тратить на тебя свое время, – ответил сержант и с лязгом, захлопнул кормушку.

Лобову, словно дубинкой стукнули по голове.

«Как, так, смертник?», – подумал он.

Ему захотелось закричать во весь голос, что он еще живой, что хоронить его еще рано. Однако, вместо крика, из горла вырвался лишь хрип. Он сел за стол и, закрыв руками лицо, зарыдал. Ему было жалко себя. Он не хотел просто умирать, в таком возрасте. Он закрыл глаза. Перед ним, словно в кино, возник Афганистан. Пески, убитые им люди. Что он, медленно бредет по извилистой улочке аула, направляя автомат, в сторону доносившихся звуков, однако, живых людей уже нет. Молодой солдатик-первогодок со страхом смотрит на валяющиеся вокруг трупы людей и, дрожащим от ужаса голосом, спрашивает его: