Повелительница львов - [7]
И вот его замысел принёс желанные плоды. Так я, по крайней мере, предполагала.
Если я и питала глупую надежду, что меня тотчас же отведут в Англию, где я принесу свою девственность в дар могучему красивому королю и, как я мечтала, пылкому возлюбленному, то вскоре от неё не осталось и следа. Дядя Шарль вёл очередную свою войну. Да и был ли когда-нибудь перерыв между его войнами? В то время он сражался против герцогства Мец и сделал перерыв лишь на зимний период. Его приезд в Тур, где он улаживал мои дела, был не чем иным как прелюдией к возобновлению кампании. Он призвал участвовать в осаде Меца и моего папа, а поскольку дядя Шарли оплачивал все наши расходы, папа вынужден был подчиниться. Поэтому мой отъезд в Англию отложили до окончания кампании, то есть на несколько месяцев.
Эта отсрочка, очевидно, вполне устраивала Суффолка, который, ни с кем не советуясь, принял столь смелое решение и теперь должен был вернуться, в Англию и сообщить королю и его приближённым о помолвке. Кроме всего прочего, королевская женитьба отнюдь не ограничивается принесением клятвы в верности. Она всегда тесно связана с государственными делами, и, соглашаясь на мою помолвку с английским королём, дядя Шарль сделал графу определённые предложения, которые тот принял. В то время я не знала, каковы эти предложения, в противном случае не чувствовала бы уверенности в своём, будущем.
Суффолк, однако, не проявлял никаких колебаний или сомнений. Как доверенное лицо моего будущего супруга, перед отъездом он навестил меня, чтобы попрощаться.
— Я вернусь ещё до истечения года, — заверил он меня, — чтобы с подобающим столь торжественному случаю эскортом сопровождать вас в Англию.
— Мой супруг не приедет сам, милорд? — поинтересовалась я.
— Весьма сомневаюсь. Он может прибыть во Францию лишь во главе армии, а именно этого мы все стараемся избежать. Не тревожьтесь, ваша светлость, он будет ожидать вас в Англии со всем нетерпением молодого сердца.
Я схватила его за руку.
— Расскажите мне о нём. Высокого ли он роста?
— Высокого, ваша светлость.
— Столь же высокого, как и вы, милорд?
— Нет, не столь высокого, ваша светлость.
— Широк ли в плечах?
— Достаточно широк, ваша светлость.
— Так же широк, как и вы, милорд?
Нет, ваша светлость. Но ведь он вдвое моложе.
— Какие у него волосы — золотистые?
— Нет, скорее рыжие.
— Как и ваши, милорд?
— Да, ваша светлость.
— Носит ли он бороду?
— Сейчас нет, ваша светлость.
Я была разочарована, так как находила весьма привлекательной бороду Суффолка.
— Расскажите мне, отважен ли он, — попросила я графа. — Искусно ли владеет копьём и мечом?
— Как сказать... — Граф явно пребывал в смущении. — Во всём христианском мире ни у кого нет более прочных доспехов, чем у него.
Я была не в настроении обдумывать его ответы.
— Насколько он преуспел в искусстве верховой езды?
— Его светлость — превосходный наездник.
— Во многих ли турнирах принимает он участие?
Смущение графа стало ещё более очевидным.
— Его светлость — очень учёный человек, — сказал он.
— Часто ли он выезжает на охоту? Здесь, во Франции, если позволяет погода, мы охотимся каждый день.
— Его светлость — очень набожный человек.
Поразмыслив над этими словами, я задала жизненно важный для меня вопрос.
— Смогу ли я полюбить его, милорд, так же сильно, как?.. — Я прикусила язык и залилась румянцем, осознав, что чуть было не проговорилась.
Суффолк был не из тех людей, что упускают возможность обрести, преимущество, пусть самое незначительное.
— Так же сильно, как... кого, ваша светлость?
— Есть много мужчин, которых я могла бы полюбить, милорд, — сказала я, — если таковы предначертания судьбы.
Граф быстро оглянулся, чтобы удостовериться, одни ли мы, и поцеловал мои пальцы.
— Милая Мег, есть лишь одна женщина, которую я мог бы и хотел полюбить, даже вопреки предначертаниям судьбы.
Суффолк поднял голову и посмотрел на меня в упор. Он был втрое старше меня, женат, имел детей. Но так ли это важно, если тебе четырнадцать и ты влюблена? Девушки в четырнадцать лет влюбляются пылко и страстно, и пусть эта влюблённость частенько проходит за несколько недель или даже дней, но пока они влюблены, всем своим существом стремятся к предмету своего обожания. Хорошо, если предмет обожания отгорожен от них высокой стеной и они видят его лишь издали, что отнюдь не мешает им тяжело вздыхать, а порой и лишаться чувств.
Мне, однако, не повезло. Предмет моего обожания стоял Передо мной, мы были одни, он держал меня за руку и медленно, но властно привлекал всё ближе и ближе к себе.
— О Мег! — воскликнул он. — Мег, Мег, Мег! Я полюбил вас, как только увидел ваше лицо. Но когда я увидел вас купающейся, увидел ваше блистательное тело...
Существовал только один способ прекратить это безумство, а именно — закрыть ему рот. Что я и сделала... своим ртом.
Не уверена, но, видимо, пока мы говорили, граф тесно прижал меня к себе, знаю только, что несколько секунд наши языки искали друг друга, а его руки ощупывали моё, к счастью, прикрытое до самых лодыжек платьем тело, и я испытывала самые восхитительные ощущения.
Признанный мастер исторического романа — английский писатель Алан Савадж захватывающе повествует о средневековом государстве Великих Моголов в Индии, прослеживая его историю от периода становления до заката. Догадка, вымысел и исторический факт, причудливо переплетаясь, преломляются сквозь призму судеб нескольких поколений Блантов, выходцев из Англии, волею провидения оказавшихся в экзотической, неизведанной стране, ставшей для них второй родиной.
В 1448 году английский канонир Джон Хоквуд прибывает в Константинополь. И здесь, в столице Византии, где сходятся Запад и Восток, начинается полная интриг и непредсказуемых событий жизнь нескольких поколений Хоквудов. В 1453 году Константинополь пал под натиском турок. А Хоквуды, волею судьбы, попадают в лагерь врага и вынуждены служить завоевателям в их победном марше по Средиземноморью[1].
Алан Савадж — псевдоним английского писателя (его настоящее имя неизвестно), пишущего исторические романы о Ближнем Востоке. Он автор популярнейших романов «Могол», «Королева ночи», «Османец», «Повелительница львов».Роман «Восемь знамен» повествует о судьбе нескольких поколении семьи Баррингтонов, пиратов, воинов и купцов, связавших свою жизнь с Китаем.
Роман Алана Саваджа «Последний знаменный» посвящен истории Китая с середины XIX в. до начала XX в. Это время развала Китайской империи и заката маньчжурской династии. На фоне этих событий перед читателем представлена жизнь семьи Баррингтонов — европейских купцов, давно принявших китайское подданство.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.