Повелитель Серебряного лука - [16]

Прилетели белые чайки и закружились над парусом с черной лошадью. Поднялся ветер. Зидантос посмотрел на небо. Осенние месяцы славятся своими внезапными штормами, и немногие торговые суда отваживались заплывать так далеко в это время года.

— Если ветер изменится… — сказал он.

— Два дня назад здесь была буря, — вспомнил Геликаон. — Не похоже, что она скоро вернется.

— Не похоже, но это возможно, — прошептал Зидантос.

— Возьми руль, Вол, — велел ему Геликаон, отходя в сторону. — Ты будешь чувствовать себя уверенней, если корабль будет под твоим присмотром.

— Я буду чувствовать себя спокойней дома, отдыхая на солнышке. — проворчал Зидантос.

— С шестью молодыми дочерьми тебе удается сидеть дома в тишине и спокойствии? — Геликаон покачал головой.

Зидантос успокоился и усмехнулся сквозь зубы.

— Там не бывает тихо, — согласился он, наблюдая за волнением моря. — Корабль идет ровней, чем я думал. Я ожидал большей качки. — Зидантос повернул своей огромной рукой руль. — Однако я был бы счастлив, если бы мы дождались рассвета завтрашнего дня. Ошибаться нельзя. Это искушает богов.

— Ты — хетт, — заметил Геликаон. — Ты не веришь в наших богов.

— Я никогда этого не говорил! — процедил Зидантос, снова занервничав. — В других странах могут быть разные боги. Мне не хочется обижать никого из них. И тебе не советую. В особенности, когда отправляешься в плавание на новом корабле.

— Ты прав, — согласился юноша, — но наши боги не так беспощадны, как твои. Скажи мне, это — правда, что, когда хеттский царевич умирает, вместе с ним сжигают двадцать воинов, чтобы было кому защитить его в подземном мире?

— Нет, теперь нет. Это древний обычай, — ответил Вол. — Хотя я знаю, что египтяне все еще сжигают рабов вместе с фараонами. — Геликаон покачал головой.

— Что мы за высокомерные люди. Почему раб или воин должен служить своему хозяину после смерти? Какие могут быть на то причины?

— Я не знаю, — вздохнул Зидантос. — У меня никогда не было рабов, и я не хеттский царевич.

Геликаон подошел к поручню и посмотрел вдоль корпуса корабля.

— Ты прав. Корабль идет хорошо. Я должен спросить об этом Халкея. Но сначала я поговорю с людьми. — Геликаон перепрыгнул через три ступеньки на палубу и направился туда, где стояли микенские воины.

Со своего наблюдательного пункта на корме Зидантос не мог слышать их разговора, но прекрасно видел, что старший микенец с ненавистью смотрел на Геликаона. Он твердо стоял на ногах с непроницаемым выражением лица, держась правой рукой за рукоятку короткого меча. Геликаон словно не замечал враждебности этого человека. Зидантос увидел, как он непринужденно болтает с ним. Когда Счастливчик, наконец, направился на нос в поисках Халкея, бородатый микенец бросил ему вслед взгляд, полный гнева.

Зидантос забеспокоился. Он был против, когда два дня назад Геликаон согласился доставить двоих микенцев в Трою.

— Пусть они плывут на «Мирион», — сказал он тогда. — Я заметил, что этот корабль перегружен медью. Он будет передвигаться, как пьяная свинья. Они или замучаются от морской болезни все путешествие, или окажутся на обеде у Посейдона.

— Я построил «Ксантос» для перевозки груза и людей, — возразил Геликаон. — Аргуриос — посол, направляющийся в Трою. Будет невежливо отказать ему в просьбе.

— Невежливо? Мы потопили три микенских корабля. Они ненавидят тебя.

— Пиратских корабля, — поправил его Геликаон. — И микенцы ненавидят почти всех. Это в их природе, — его голубые глаза посветлели, а выражение лица стало решительным. Зидантос хорошо знал этот взгляд, от которого стыла в жилах кровь. Это навеяло ему воспоминания о пролитой крови врагов и смерти, которые лучше оставить в самых дальних уголках памяти.

«Ксантос» плыл вперед. Старый хетт наклонился над рулем. Корабль под ногами не шатался, и он начал думать, что, возможно, Безумец из Милета был прав. Зидантос очень на это надеялся. Вдруг он услышал крик одного из гребцов: «Человек в воде!»

Зидантос посмотрел на море с правого борта. Сначала он ничего не заметил в воде, затем увидел обломок доски, дрейфующий на волнах. За этот обломок доски цеплялся человек.

V Человек из моря

Гершом перестал ощущать разницу между сном и реальностью. Кожа на плечах и руках обгорела и покрылась волдырями. Обеими онемевшими руками он смертельной хваткой держался за обломок доски. Внутренний голос предлагал успокоиться и отдохнуть, но Гершом его не слушал.

Перед глазами несчастного проплывали жуткие картины: птицы с горящими крыльями, человек с посохом, который выскальзывает у него из рук и превращается в кобру; трехголовый лев с обожженным телом. Затем Гершом увидел сотни юношей-камнерезов, которые обрабатывали огромную каменную глыбу. Один за другим они погибали. Юноши медленно тонули в камне, словно в воде. Наконец, все, что мог видеть Гершом, — это руки с растопыренными пальцами, которые, казалось, пытались вырваться из своей каменной гробницы. Его непрерывно преследовали голоса. Один был похож на голос его деда — суровый и беспощадный. Другой принадлежал его матери, умолял Гершома хорошо себя вести. Гершом попытался ответить ей, но потрескавшиеся губы не слушались, а язык присох к небу. Потом он услышал голос маленького брата, который умер прошлой весной: «Иди ко мне, брат. Мне здесь так одиноко».