Полуденное солнце взошло над амфитеатром, озарив своим беспощадным светом заполненные публикой трибуны: благородные профили надменных патрициев, скучающие лица роскошно разодетых матрон, разномастные физиономии жаждущих хлеба и зрелищ плебеев и вспотевшие лица суетливых торговцев, снующих по рядам с вином и закусками для множества зрителей. Заискрился, заиграл в ярких лучах белый средиземноморский песок арены для боев — амфитеатр Тримонтиума встречал грядущее пиршество смерти во всем своем блеске.
— Смотри, Бесс, сколько их тут собралось! — прокричал в невероятном возбуждении Тартак, держась за прутья решетки обеими руками. — Все хотят видеть, как умирают фракийцы.
— Стало быть, придется их огорчить, — отозвался из темноты низкий, уверенный голос. — Покажу им, как фракийцы дерутся — и побеждают.
В подземелье, где ждали своего часа мирмиллоны, ретиарии и прочие бойцы, идущие на смерть на радость толпе, тянуло сыростью, железом, кожей и потом. Тартак обернулся к говорившему. В полумраке камеры, в самой ее глубине, прислонясь к холодному камню стены, сидел молодой фракиец Бесс, тремя месяцами ранее впервые ступивший на арену Тримонтиума. Копна косматых черных волос спадала гладиатору на глаза, мускулистое тело покрывал ровный бронзовый загар, а вдоль правой руки вился тонкий узор татуировки с тотемными зверями его племени. На лице варвара играла пренебрежительная ухмылка, а в глазах горела непреклонная воля к жизни.
— Я, конечно, понимаю, что ты воин опытный и крепкий, но… — возразил ему Тартак, — … я слышал, сегодня Капуанский ланиста Полибий выставляет против тебя своего Неистребимого. А это — верная смерть.
— Неистребимый? — усмехнулся Бесс. — Не слыхал о таком. Что за нелепое прозвище? Ты же не вчера взял в руки меч, Тартак, тебе ли не знать, что среди бойцов неистребимых не бывает?
— Я тоже так раньше думал, фракиец. Но однажды, на прошлые сатурналии, увидел его в деле в амфитеатре Капуи. Это не человек, Бесс: в общей схватке он прошел со своей секирой через закованных в железо бойцов, как нож проходит сквозь масло, а те немногие удары, что достигали его, казалось, не причиняли ему никакого вреда. Я никогда не видел ничего подобного. Среди гладиаторов и надсмотрщиков ходит легенда, будто на службе у Полибия состоит некий колдун; он-де и накачивает Неистребимого какими-то диковинными снадобьями, которые удесятеряют его силу и делают невосприимчивым к боли. Может, это так, а может — нет, но только Неистребимый каждый раз уходит с арены победителем. А ты будешь один стоять против этого чудовища. Хочешь совет, фракиец? Если выживешь после его первого удара, падай в песок и уповай на милость толпы — тогда у тебя будет хоть какой-то шанс уцелеть. Люди, возможно, вспомнят твои былые победы и даруют тебе жизнь. В противном случае Неистребимый порубит тебя на куски.
— Что ж, посмотрим, — решительно тряхнул густой гривой Бесс. — Вот только не было еще ни зверя, ни человека, довольного тем, что ввязался в драку с Бессом Фракийским.
— Упрямый буйвол, вот ты кто, — покачал головой Тартак.
* * *
Гул трибун становился всё громче, толпа выкрикивала имена знаменитых бойцов-чемпионов, жаждала крови, требовала зрелища.
— Сейчас они выйдут на арену, Валерий, — прокричал сквозь всеобщий гул капуанец Гай Полибий в самое ухо сидевшему на соседнем месте хозяину гладиаторской школы Тримонтиума. — Неужто и впрямь надеешься выиграть нынешние бои, бедняга?
— Не волнуйся, Гай, — усмехнулся ланиста Валерий Транквилл, дородный толстяк с хитрым прищуром зеленых глаз на щекастом лице. — Мне есть кого выставить против твоего Неистребимого.
— Вот как? — изобразил удивление капуанец. — Кто же тот несчастный, на которого ты ставишь свое золото и репутацию? Или сам Геркулес сойдет на землю, дабы совершить новый подвиг и сразить моего монстра? Потому что если это не герой-полубог, то ему нечего даже тягаться с Неистребимым.
— Нет, это не герой и не полубог, — лукаво улыбнулся толстяк. — Против твоего Неистребимого я поставлю своего фракийского бойца, Бесса из племени гетов.
— Геты, — Гай пренебрежительно фыркнул. — Эти собачьи сыны с бесплодных гор годны лишь для черной работы, да и то едва ли, ибо ленивы и нерасторопны, точно ослы; на воле же способны только грабить да нападать из засады. В настоящем бою от них толку, что от ржавого галльского меча. Готовь денежки, Валерий: я уже слышу, как они звенят в моем кошельке.
— Собачьи сыны, говоришь? Этот фракиец попал ко мне от родни предыдущего хозяина, которого он умертвил одним ударом кулака. Представляешь? Одним ударом! Непокорному грозила неминуемая смерть, но семья убитого почла за лучшее перепродать Бесса подороже. Я выторговал его на рынке за нубийскую рабыню, с доплатой; и в последствии нисколько не пожалел: варвар стал звездой Тримонтиума, громкими победами заставив публику выучить свое имя наизусть. Вот каких бойцов рождают порой бесплодные горы Фракии, Гай.
— Неистребимый раскромсает его в считанные мгновения, ставлю на это двадцать тысяч сестерциев, — уверенно заявил Полибий, явно не впечатленный рассказом толстяка.