Повелитель праха - [4]

В каком часу это было? — сдерживая зевоту, спросил Гулов.

Не скажу точно… В два, в полтретьего, так где-то. Ну, идет прямо к нам. Я вылез из газика, думаю, может, ей чего надо. Она подходит ближе, но ничего не говорит. Я гляжу, а она как бы не в себе…

Как это — не в себе? — встрепенулся Гулов. — Вы ясно можете объяснить?

Понимаете, когда человек идет, он руки-ноги двигает… как бы это сказать, вместе…

В такт? — подсказал Гулов.

Точно, в такт! А у нее ноги шли сами по себе, а руки сами по себе болта лись. Я ей навстречу пошел, а она мимо меня, и прямо на машину налетела, как слепая. И бормочет чего-то…

Что бормочет? Не помните?

Извините, товарищ лейтенант… — Казаков развел руками. — Налетела, значит, на машину, уперлась в нее, как в стену, и стала.

Дальше, дальше!

Я подошел к ней, спросил: кто она, как зовут. Она не ответила. Тут Гарик тоже подошел. Я говорю — ее надо к нам везти. Сели. Пока завелись, то, се, поехали, и где-то возле Профсоюзной я смотрю — она глаза закрыла и как-то набок поползла.

В машину она к вам легко села? — спросил Гулов.

Легко, не сопротивлялась, ничего… Ну, я увидел это дело и говорю Гарику давай в больницу. Ну, и отвезли. Вот и все.

Гулов покачал головой:

И ни имени, ни адреса?

Какое там имя! — Казаков пожал плечами. — Может, в больнице знают?

А число, когда это случилось, вы помните?

Число помню. Восемнадцатое апреля. У меня на другой день день рождения был…

Гулов прикусил губу. Восемнадцатое апреля… Еще одно совпадение? Ведь в ту ночь вскрыли могилу Кириченко…

— Ну, ты, сука… Чего привязался… — прошипел он, резким движением вырвал плечо и мгновенно исчез за углом конторы. Гулов обернулся. Позади него никого не было.

Начальник патрульно-постовой службы капитан Сущенко встретил Гулова без особого радушия. И просьбу лейтенантика из следственного отделения свести его с милиционерами, в чей маршрут входит кладбище, воспринял однозначно: ищет прокол!

— Я сперва хотел бы знать… — Гулов, хорошо сориентировавшийся в извивах сущенковской души, поспешил успокоить подозрительного капитана: — Никаких претензий, честное слово! Просто вы же слышали про это дело с могилами… ну вот, я им занимаюсь, и просто хотел узнать, не видал ли кто-нибудь из ваших ребят, что нибудь необычное, непривычное в том районе. Вот и вce. Убедившись, что Гулов не собирается "катить бочку" на него и его службу, Сущенко смягчился:

— Это, конечно, поможем, раз так, только не думаю я, чтобы они что-то такое там увидели, я бы знал…

— И все-таки, — настаивал Гулов. — Мне бы любой факт. Непонятный человек, непонятное событие…

— Ну, камнем там витрину в цветочном ларьке разбили… тебе же не это надо?

— Не это, — согласился Гулов.

— Вот я и говорю… там и цветов-то не было… Ну, бабу одну ребята там поймали ночью, пьяную, что ли, или нанюхавшуюся дряни какой-то… Как раз возле кладбища..

— Давно?

— С месяц, наверное, уж будет… Не то? Гулов прикинул в уме: по времени, в общем-то подходило.

— Надо поговорить. Кто?

— Старший сержант Казаков и сержант Тофеев, тебе везет: Тофеева нет, в отпуск уехал, а Казакова я только что видел…

Он подошел к двери, распахнул и гаркнул в коридор так, что Гулов подпрыгнул на стуле:

— Казаков!!

Пробегавший по коридору рядовой милиционер шарахнулся к стене. Сущенко поманил его:

— Ну-ка, ты это… сержанта Казакова знаешь?

— Не знаю, товарищ капитан!

— Ну, все равно… Найди его и пусть быстро ко мне! — Так я же…

— Бы-стро!

Сущенко закрыл дверь и вернулся к столу.

— Совсем работать не с кем, — пожаловался он. — В дивизион одних доходяг шлют, к нам в ППС никого не заманишь… Сто шестьдесят рэ в месяц — это деньги?

— Не деньги, — согласился Гулов.

Поток жалоб, готовых сорваться с языка у Сущенко, остановило появление в дверях невысокого, с заметным животом человека в милицейской форме, сидевшей на нем с той нарочитой небрежностью, которой в совершенстве овладевают, только прослужив в милиции годы.

— Старший сержант Казаков…

— Слушай, вот лейтенант Гулов из следственного, у него к тебе вопросы есть…

Казаков долго не мог вспомнить, о какой женщине говорят Сущенко и лейтенант, а потом вдруг просиял:

— А-а! Так это которая нам чуть газик не опрокинула! И, видя изумление Гулова, пояснил:

— Мы с Гариком стояли на перекрестке Бебеля и Колокольной. У нас карбюратор все время барахлит, Михал Афанасьич, это же не езда, а хрен чего, его бы поменять. Поговорите…

— Поговорю. Дальше давай.

— Ну, мы стали, Гарик полез посмотреть, а я вижу, к нам по Колокольной баба идет. Ну, я еще подумал, нашла время и место гулять: там же кладбище за мостом, угол-то глухой… Но одета прилично, не шатается.

— В каком часу это было? — сдерживая зевоту, спросил Гулов.

— Не скажу точно… В два, в полтретьего, так где-то. Ну, идет прямо к нам. Я вылез из газика, думаю, может, ей чего надо. Она подходит ближе, но ничего не говорит. Я гляжу, а она как бы не в себе…

— Как это — не в себе? — встрепенулся Гулов. — Вы ясно можете объяснить?

— Понимаете, когда человек идет, он руки-ноги двигает… как бы это сказать, вместе…

— В такт? — подсказал Гулов.

— Точно, в такт! А у нее ноги шли сами по себе, а руки сами по себе болтались. Я ей навстречу пошел, а она мимо меня, и прямо на машину налетела, как слепая. И бормочет чего-то…