Повелитель праха - [5]
— Что бормочет? Не помните?
— Извините, товарищ лейтенант… — Казаков развел руками. — Налетела, значит, на машину, уперлась в нее, как в стену, и стала.
— Дальше, дальше!
— Я подошел к ней, спросил: кто она, как зовут. Она не ответила. Тут Гарик тоже подошел. Я говорю — ее надо к нам везти. Сели. Пока завелись, то, се, поехали, и где-то возле Профсоюзной я смотрю — она глаза закрыла и как-то набок поползла.
— В машину она к вам легко села? — спросил Гулов.
— Легко, не сопротивлялась, ничего… Ну, я увидел это дело и говорю Гарику — давай в больницу. Ну, и отвезли. Вот и все.
Гулов покачал головой:
— И ни имени, ни адреса?
— Какое там имя! — Казаков пожал плечами. — Может, в больнице знают?
— А число, когда это случилось, вы помните?
— Число помню. Восемнадцатое апреля. У меня на другой день день рождения был…
Гулов прикусил губу. Восемнадцатое апреля… Еще одно совпадение? Ведь в ту ночь вскрыли могилу Кириченко…
Гулов хотел сперва послать в больницу старшего оперуполномоченного Шмарина, который был придан ему в помощь по этому делу, но Шмарин продолжал обход родных и знакомых покойных, пытаясь нащупать хоть какие-то точки соприкосновения их биографий, и отрывать его от этого поручения Гулов раздумал.
Ему удалось довольно быстро отыскать врача, дежурившего в приемном покое в ту злополучную ночь восемнадцатого апреля, и в его присутствии они перелистали книгу регистрации.
— Вот! — остановил врач, немолодой уже хирург, палец против одной строчки. Привезена в три десять. Температура, давление… ну, это вам ни к чему… Камфора, адреналин — у нее что-то с сердцем было, я сейчас припоминаю…
Он еще что-то бормотал под нос, и Гулов уже начал терять терпение, когда, наконец, врач оторвался от книги и спросил:
— Так что вас, конкретно, интересует?
— Кто она, что с ней было?
— Шок. Очень сильный шок. Видимо, ее что-то сильно напугало. Она не соображала, где находится, не реагировала на вопросы…
— Что было потом?
— Потом ее, слава богу, привели в чувство. Утром отправили домой. Что вы, а меня так не известно? Гулов сделал над собой усилие и задал следующий вопрос:
— Она что-нибудь говорила о том, что ее испугало?
— Насколько я помню, нет. Впрочем, у меня не было времени с ней долго беседовать.
— Она была пьяная?
— Абсолютно трезвая.
— Наркотики?
— Едва ли… Думаю, нет.
— Сколько ей лет?
— По ее словам, шестьдесят один. Паспорт мы у нее не спрашивали, как вы понимаете.
— Понимаю. Как вы думаете, что могло ее так напугать? Врач задумался.
— Что конкретно, я вам сказать не могу, конечно. Она рассказать не пожелала, а мы не проявляли настойчивости, так как в подобных случаях назойливыми расспросами можно спровоцировать повторный приступ. Могу только предположить. Что-то действительно очень страшное. Не мальчишка с криком выпрыгнул из-за угла, не с крыши кирпич упал… Что-то действительно ужасное. Ну, не знаю — ведьмы какие-нибудь, вурдалаки, понимаете?
— А если попытаться без вурдалаков? Врач с интересом посмотрел на Гулова.
— Вам, молодой человек, никогда не приходилось переживать так называемый леденящий ужас, когда волосы дыбом встают, и все такое прочее?
— Кет, — сказал Гулов.
— А у меня, было… — задумчиво произнес врач. — Я в детстве утонул. Не тонул, а утонул, самым натуральным образом. Меня, слава богу, откачали, но с тех пор ни к реке, ни к озеру, даже к пруду маленькому подойти не могу. На поезде по мосту едем — я всегда в купе забиваюсь, такая вот история. До сих пор я очень хорошо помню тот дикий ужас, когда я опускался на дно и угасающим сознанием понимал, что это — все, конец… Полагаю, нечто подобное было и у нее.
— Что ж, — сказал Гулов, — попробуем выяснить. Адрес ее у вас есть?
— Остался, если только не наврала… Сейчас… Вот: Фокина Анна Ивановна, Лобачевского, семь. Но имейте в виду: скорее всего беседовать с вами о тех событиях она не пожелает.
В доме номер семь по улице Лобачевского Анна Ивановна Фокина занимала крохотную комнатушку и еще более крохотную веранду, служившую также и кухней. Но именовалось это — "полдома".
Анну Ивановну он застал за штопкой какой-то разноцветной вещицы, назначение которой определить было невозможно, но ветхость не вызывала сомнений.
— Я из больницы, — схитрил Гулов. — Вы у нас лежали в прошлом месяце, помните?
— Ну, помню, — не сразу ответила Фокина. — И чего?
— У нас такой порядок, — продолжал врать Гулов, — что через три недели после выписки мы проверяем, как себя больной чувствует…
— Не слыхала о такой заботе, — проворчала Фокина. — Чего чувствую? Хорошо чувствую. Голова иногда болит. А так хорошо.
Гулов внимательно разглядывал ее. Он уже сталкивался с этой несчастной категорией стариков, живущих на мизерную пенсию.
— Мне надо измерить вам пульс, — сказал он решительно, уповая на то, что Фокиной делали это не слишком часто, и она не сумеет отличить в нем непрофессионала. Анна Ивановна нахмурилась, поджала губы, но штопку послушно отложила и протянула руку.
Гулов подержал ее за запястье, не отрывая взгляда от часов. Кивнул:
— Так, все нормально. Теперь глаза покажите…
Фокина покорно подняла глаза к потолку. Гулов оттянул ей пальцами нижние веки, подержал так секунды три.
При строительстве Эйфелевой башни начались некоторые странные сложности. Возведение символа мощи и единства цивилизованного человечества чуть-чуть не было сорвано…
Инопланетяне очень благодарны герою рассказа за помощь в исследовании землян.
В ближайшие три дня с вероятностью ноль девяносто шесть на Земле должно совершиться открытие, которое буквально перевернет ее цивилизацию. От этого не поздоровится инопланетянам-наблюдателям, поскольку открытие произойдет на сто с лишним лет раньше, чем признано целесообразным для цивилизаций такого типа. Как же его предотвратить?
Геолог Эмили Хансен, работающая буровиком на месторождении песчаника Тенслип близ Тайни Мититсе, штат Вайоминг, очень обеспокоена кажущейся случайной смертью главного геолога Билла Крецмера и последующим убийством его протеже Вилли Сьюэлла, у которого были свои подозрения. Необъяснимые вещи происходят и на буровых работах, и все это контролируется вульгарно неприятным инженером компании Эдом Мейером и его тихим приятелем Мерлом Джонсоном. Эм расследует некоторые тревожные незначительные происшествия: следы лошадиных копыт в странных местах; пропавшее сверло, использовавшееся в качестве дверного упора для ее примитивного прицепа на месте; грузовики-цистерны, движущиеся без света в предрассветные часы; бумаги, исчезнувшие из офиса Крецмера в Денвере. Все это складывается таким образом, что чуть не убивает упрямо настойчивую героиню. Операции по бурению нефтяных скважин и грубые, грубые персонажи, которые выполняют эту работу, получают здесь строгое отношение, но с той же сладкой ноткой, которая обогащает острый характер Эм и придает тонкие нюансы незатейливому, завершенному первому роману геолога Эндрюса.
Изначально роман — роман 1996 года — мог быть лишь, образно выражаясь, горстью праха земного и не мог быть хоть сколько-то символическим, просветляющим и намекающим не только на низкие, но и на высокие истины. Иначе озабоченные только прибылью издатели отшвырнули бы его с презрением, крича, как оглашенные, что автор ошибается, слишком высоко себя ставя, а еще и глумится над ними, и это ему не сойдет с рук. Да и теперь, когда это явно интересное и не лишенное достоинств произведение, по моему мнению, должно быть переиздано… На дизайн обложки меня вдохновили образы предложенные издательством прежнего варианта романа.
Ротвейлер - серьезная, охранная собака. Не соглашусь, что излишне злобная или непредсказуемая - эти черты породе не свойственны и бывают привнесены в характер конкретного пса, неправильным воспитанием или отношением к нему хозяев. Впрочем : я рассказываю, а судить вам...
Роман «Секта. Ангелы умирают первыми» был издан в Москве 12 лет назад. Роман посвящён расследованию деятельности одной из самых опасных тоталитарных сект – «Церковь Последнего Завета», руководимой лжемессией Виссарионом – называющим себя Христом. К моменту написания романа, эта секта уже существовала на протяжении 15 лет. Понадобилось 12 долгих лет, ещё сотни загубленных и сломанных жизней адептов, чтобы наконец этого лжемесиию арестовали, а расследованием деятельности секты занялся Следственный комитет и ФСБ.
Альберт Кошкин вел обычный образ жизни, был тихим и неприметным, руководил многотиражной газетой на производстве. Но пришло время, и пожилого работника «попросили» освободить место. Для пенсионера начались трудные времена. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы старый знакомый Кошкина не предложил ему выгодную работу. Но долгожданная радость Альберта очень быстро сменилась серьезным опасением за собственную жизнь. Он и не предполагал, что путь от рядового охранника в элитном пансионате до участника тайных криминальных схем так короток и опасен…