Потому что люблю - [62]
Знал Муравьев и то, что суета у машины кажущаяся. Любой механик здесь имеет строго ограниченный участок осмотра, четкий маршрут. Если ему надо осматривать сначала контровки гаек, а затем трубопровод, он должен каждый раз делать осмотр только в таком порядке и никогда наоборот.
Муравьева никто не звал в такую рань на самолетную стоянку. Как-то так получилось, что вышел он поразмяться и, пробежав не спеша через сосновый бор, оказался возле бетонки. А тут знакомые ребята идут к машинам. Слово за слово — и он незаметно подключился к работе.
Толя Жук возился почему-то у самолета Шелеста, их машины стояли рядом. Лицо техника было задумчиво сосредоточенным, широкий нос угрюмо свисал над верхней губой.
— Толя, здравствуй! — крикнул Муравьев из кабины.
— Привет, — сказал он без обычной своей беззубой улыбки и, словно тут же забыв о Муравьеве, приказал кому-то из механиков вызвать АПА. Затем подошел к своему самолету и объяснил:
— Заболел у Шелеста техник. Белый попросил, чтобы я взял на время обе машины. Страшного, конечно, ничего, но хлопот добавляется.
— И только поэтому такой хмурый? — Муравьев выбрался из кабины, мягко спрыгнул на бетонку, подал Толе руку.
— Вчера Ольгу в больницу пришлось отвезти, — сказал он тихо. — Сердечко забарахлило. Давление…
— Очень серьезно?
— Не очень… Но сам понимаешь…
— Надо было объяснить Белому.
— Один или два самолета — раньше с аэродрома не уйдешь. Да если и уйду, какая польза. Мне жалко ее в этом рыжем больничном халате, а она глядит на мою кислую физиономию и еще больше страдает… Ничего, переживем и это. Вот поправится — в гости позовем. Она сибирячка, пельмени стряпает — блеск!
К истребителю Шелеста, лихо развернувшись, подкатил тяжелый ЗИЛ с авиационным пусковым агрегатом, так называемый АПА. Шумно газанув — так, что окатил самолет сизым перегаром, автомобиль умолк.
— Видал, какой циркач! — хмуро сказал Толя Жук. — Нашел место, где лихачить, будто не понимает, что здесь самолеты. Уж я ему сегодня всыплю… А ты не беспокойся, что у меня две машины. Все будет сделано в лучшем виде. Белый мне дал еще двух механиков. Ребята знающие.
— Я и не беспокоюсь, — сказал Муравьев. — Вот позавтракаю и помогу тебе. Смотри, какой шарик выкатил.
Прорезав у горизонта темно-серые тучи, на небосклон высунулся отмытый и отдраенный огромный красно-желтый диск. На секунду задержавшись, как это делают вылезающие из тесной кабины летчики, солнце стряхнуло с себя последние пряди туч, как-то сразу уменьшилось и заиграло, запереливалось, начав свой рабочий день на чистом голубом небе.
— Погодка вам как по заказу, — сказал Толя Жук и спросил: — Та же программа, что и в прошлый раз?
— Да. Только добавим две фигуры.
— Сложные?
Муравьев пожал плечами. Он как-то не задумывался над этим.
— Одна, пожалуй, сложная. Нужен точный расчет при снижении. А вторая — так себе. Ну, я побежал. Завтрак. Еще переодеваться, мыться, бриться…
Муравьев повернул к лесу и побежал прямо по влажной от росы траве. Кеды сразу намокли и побелели. «Хоть отмоются», — подумал он и, пригладив упавшие на глаза волосы, запрыгал на одной ноге, потом на другой. Тропинка вильнула и повела прямо на восток, к солнцу, где оно сияло в паутине ветвей. Его сизые от утренней дымки лучи косо упирались в шершавые стволы сосен, тугими струнами натянулись в ветвях; казалось, прикоснись — и зазвенят. Не хватало только медвежьего выводка, чтобы ставить мольберт и писать «Утро в сосновом бору».
Муравьев был неравнодушен даже к убогой природе Севера, а то, что он видел здесь, ошеломляло его своей неповторимостью, и если бы не торопила служба, он проторчал бы в лесу несколько часов кряду. Но сегодня — полеты.
Подумав об этом, Муравьев сразу представил в пространстве сложную кривую, по которой надо провести самолет. Ту самую кривую, которую они с Женькой чертили долго и мучительно, возле которой выстроился родившийся из сложных вычислений столбик цифр и значков, который Белый забраковал намертво двумя словами: вялый темп. Все опять пересчитывали со штурманскими линейками в руках, до предела «согнули дуги» всех разворотов, уменьшили диаметры петель, увеличили количество «бочек» на предельно малых высотах. Все это изобразили графически одной сложной линией, которая соединила точки, обозначающие расстояние, время и скорость.
Разбив график на несколько самостоятельных частей, Белый дописал строчку цифр режима тренировки и размашисто подписался в уголке возле слова «Утверждаю».
Это — основа. Фундамент, на котором вырастет еще не одна фигура. Их подскажут и тренировки, и товарищи, и старшие начальники. А пока — многократное повторение первого отрезка кривой плюс две новые фигуры.
Спустя примерно два часа Муравьев подошел к своему самолету, туго стянутый высотным компенсирующим костюмом, в матово-белом гермошлеме. От стоянки только что укатил заправочный автомобиль, терпко пахло керосином. Басовито, на одной ноте гудел АПА.
Толя Жук издали помахал рукой — он снова был у Женькиной машины. Пока Муравьев производил предполетный осмотр самолета, подошел Шелест. В высотном костюме его ноги казались значительно кривее, чем были на самом деле. Он словно катился по шершавым шестиугольникам бетонки.
Женька улетала в Якутск и благодарила судьбу, что в трудную минуту встретила хорошего человека, что память о нем она будет хранить всю жизнь, и если когда-нибудь у нее будут дети, она и детям расскажет про сильного, доброго, умного доктора Олега Викентьевича Булатова, который спас заболевшую абитуриентку.Но первая, случайная встреча не стала для них единственной…Повесть. Отрывок из романа «К своей звезде».
Роман-дилогия «К своей звезде» посвящен жизни летчиков военной авиации. Его герои – пилоты, командиры и подчиненные, их друзья и близкие, жены и дети, – живут своими особенными, непростыми судьбами. В них тесно переплетаются разные мотивы и устремления – здесь и достижение высот летного мастерства, и любовь к близким, и необходимость поступаться личными интересами для защиты своей страны, и нежелание переступать через свою честь, и многое другое. Герои по-разному смотрят на жизнь, по-разному складываются и их пути, но и преодолевая обстоятельства, они не изменяют себе.Этот роман – гимн НАСТОЯЩИМ офицерам, истинным патриотам и тем, для кого все также важны честь и профессионализм.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В повестях калининского прозаика Юрия Козлова с художественной достоверностью прослеживается судьба героев с их детства до времени суровых испытаний в годы Великой Отечественной войны, когда они, еще не переступив порога юности, добиваются призыва в армию и достойно заменяют погибших на полях сражений отцов и старших братьев. Завершает книгу повесть «Из эвенкийской тетради», герои которой — все те же недавние молодые защитники Родины — приезжают с геологической экспедицией осваивать природные богатства сибирской тайги.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В предлагаемую читателю книгу популярной эстонской писательницы Эмэ Бээкман включены три романа: «Глухие бубенцы», события которого происходят накануне освобождения Эстонии от гитлеровской оккупации, а также две антиутопии — роман «Шарманка» о нравственной требовательности в эпоху НТР и роман «Гонка», повествующий о возможных трагических последствиях бесконтрольного научно-технического прогресса в условиях буржуазной цивилизации.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.