Потомки - [73]

— Сид, — на удивление спокойно говорит Алекс, — будь любезен, заткнись.

— Да, — стараясь подражать ее спокойному голосу, говорю я. — Пожалуйста.

Внизу проплывает часть Гонолулу. Видны огни на склонах холмов, потом глухое темное пространство, потом еще одна цепь огней. Странно представить себе, что где-то внизу живут другие люди. Каждый огонек внизу — это чей-то дом, где живет человек, или семья, или кто-то вроде меня, кому сейчас нелегко. Я чувствую, как самолет падает в воздушную яму, потом входит в облака, внизу ничего не видно, зато скорость становится зримой.

— Я думаю, тебе пора домой, — говорю я Сиду. — Повидаться с матерью. — (Он смотрит в иллюминатор.) — Сид, ты меня слышишь?

— Не могу, — отвечает он.

— Можешь. Она твоя мать и хочет, чтобы ты жил дома.

— Она меня выперла, — отвечает он.

Я пытаюсь поймать взгляд Алекс, но она смотрит в другую сторону. Ее рука по-прежнему лежит на ноге у Сида. Вместе эти двое непробиваемы. Впереди появляется посадочная полоса. Мы вернулись в реальность, оставив далеко позади тихий, спокойный остров.

Часть IV Поиск пути

35

Встреча состоится в доме Кузена Шесть. Его зовут Кузен Шесть потому, что однажды в детстве он выпил шесть банок пива, после чего разбил себе нос. Сейчас ему под семьдесят, но прозвище держится так же крепко, как сам он стоит на ногах. Он встречает нас в гостиной, которая похожа на мою — такие же раздвижные стеклянные двери, выходящие на задний двор. Каждый раз, когда я попадаюсь ему на глаза, он начинает рассказывать свою любимую историю о том, как учил солдат серфингу в обмен на пропуск к своему любимому месту на пляже, в дни войны оказавшемуся в закрытой зоне. Вот почему я торчу возле бассейна и делаю все, чтобы кузен меня не заметил. Каждый раз он во всех подробностях описывает мне тех солдат, словно рассказывает в первый раз, а мне грустно, неловко, и я немного сержусь.

Я сижу за столиком. На нем разложены документы, заявление для прессы, лежит наготове ручка, но я еще ничего не подписал. Мысли заняты совсем другим. Скоро я овдовею. Дочери ждут меня в больнице, возле постели матери, которую мы оставили на одну ночь и два дня. С тех пор как мы приехали, я не видел Сида ни разу. Интересно, чего он добивается? Сначала я хотел позвонить его матери, но потом решил, что сейчас не до нее. Мне и так пришлось общаться со множеством людей, без которых я мог бы прекрасно обойтись. Я отодвигаю мысли о Сиде и своих дочерях. Сегодня мне предстоит разбираться с правами на наследство.

Некоторые из моих кузенов хотели бы продать землю тому, кто сделает наиболее выгодное предложение, не желая учитывать тот факт, что на месте плантации таро будет возведен очередной супермаркет, однако большинство предпочитает принять предложение Холитцера — единственного уроженца здешних мест. Мне эта ситуация не нравится. Я хочу, чтобы наша земля перешла в надежные, добрые руки, но их-то я как раз и не вижу, совсем как когда-то мой отец. А это значит, что победит Холитцер. И Брайан.

Кузены выходят во дворик. На них шорты, футболки и резиновые шлепанцы. У всех в руках бокалы с дорогим коктейлем. Жена Кузена Шесть проходит мимо вазы с какимахи[46], из-за чего от всех гостей несет соевым соусом.

— Э, давненько мы не виделись, — говорит мне Хью. Он сидит рядом, со своим экземпляром документов, держа ручку во рту.

— Мы виделись вчера вечером. На Кауаи.

— Это было вчера? Надо же! — Хью опасливо оглядывает свой стул. — Слушай, эта штука меня выдержит?

Я смотрю на ветхий стул с плетеным пластиковым сиденьем. Сажусь поплотнее на свой, проверяю.

— Должна выдержать, — не очень уверенно отвечаю я.

Хью устраивается поудобнее. Слышится зловещий треск.

— Гамак для задницы, — говорит Хью и начинает перелистывать бумаги. — А, ладно, подпишу, и пошло все к черту.

Он разглаживает страницу и ставит на ней свою подпись.

Вот повезло так повезло. Я смотрю на кузенов возле бассейна. У них ослепительно-белые зубы и темно-коричневая кожа. Что со мной произошло? Почему я не такой, как они?

— Ты когда-нибудь чувствовал себя виноватым? — спрашиваю я. — Вот из-за этого.

Я показываю ему бумаги.

— Нет, — отвечает Хью. — Никогда.

— Ясно, — говорю я.

Хью прав. В чем его вина? Это ведь все равно что винить себя за цвет своих глаз. Лично я испытываю чувство вины исключительно из-за того, что обманул ожидания жены. Она-то думала, что я дам ей другую жизнь. Ей нужно было выйти замуж за кого-то другого, кто был бы более харизматичным. Более сильным и громогласным, кто ел бы быстро и жадно, вытирая рот тыльной стороной руки. Я думаю о том, как она и Брайан, обнявшись, входили в его дом в Блэк-Пойнте, и вспоминаю о Джули. Я представляю себе, как Джоани осматривает комнаты, насмешничая по поводу безделушек или развешанных по стенам картин, и уже планирует все там переделать. Мне хочется сказать ей: уймись. Это дом Джули. Джули, которая умеет разжигать угли для барбекю.

— Джоани стало хуже, — говорю я.

Хью выводит свою подпись на первой странице документа. Почерк у него совершенно детский. Слишком разборчивый. Хью легонько пожимает мою руку. Рука у него выглядит так, словно с нее содрали кожу. Она красная и вся в прожилках.