Потом наступит тишина - [57]

Видел ли Кольский дезертира? Весь личный состав, разделившись на два лагеря, обсуждал этот вопрос. Расследование не дало никаких результатов. Леоняк отказался от дальнейших допросов, ему ничего не оставалось делать, как поверить поручнику и закрыть дело или же, как требовал майор Свентовец, отдать Кольского под суд за превышение власти. Этого ли хотел Свентовец? Полковник Крыцкий не был в этом уверен, потому что в последнее время не разговаривал с командиром батальона. Он не мог понять, почему майор, горячо защищавший Олевича, проявил вдруг твердую решимость в отношении Кольского. Ведь офицеру 1-й армии следовало быть здравомыслящим и политически грамотным, самое страшное — это потерять контроль над собой… Этим объяснял поведение Свентовца капитан Гольдвельд. Да и командир полка считал, что дело не в Кольском, а в политическом подходе к этому вопросу. «Применять оружие надо лишь в крайнем случае. Люди должны понять, что мы стреляем только тогда, когда нет иного выхода. И когда мы абсолютно уверены».

Тем временем в батальоне Свентовца, которому была поручена операция в деревне, после случая дезертирства и смерти командира взвода сложилось единодушное мнение, особенно среди солдат, что Кольский поступил правильно. Служившие когда-то в АК младшие командиры навещали отстраненного командира роты, а показатели учебы взводов заметно повысились. Вот и попробуй разберись тут!

О деле Кольского полковник Крыцкий доложил командиру дивизии. Он жалел теперь, что ему не удалось решить этот вопрос сразу, а ведь мог сделать это, дав взбучку Кольскому, не позволив Свентовцу вмешиваться в это дело и не обращая внимания на разговоры в Боровице. И все бы утихло само собой, солидный опыт армейской службы подсказывал ему, что не всегда стоит поднимать шум. Но коль скоро это произошло, теперь расхлебывай кашу сам.

Командир дивизии решил разобраться с этим делом до конца. Он просмотрел все личные дела, затребовал протоколы допросов и заинтересовался Евой Крачиньской. Этого полковник Крыцкий понять никак не мог. У Векляра была возможность самому решить — продолжать расследование или прекратить его. Крыцкий обратил внимание генерала на то, что в обстановке, когда взбудоражен весь полк, стало трудно работать.

— Вы, наверное, правы, — сказал Векляр, — придется, видно, закрывать дело. — И продолжал изучать документы.

Машина командира дивизии стояла у штаба, по ветровому стеклу ее стекали струи дождя; по самой середине грязной улицы шел не спеша вызванный к генералу майор Свентовец. «На месте Векляра я бы сумел с ним поговорить», — подумал полковник.

Командир батальона доложил все с самого начала.

— Я уверен, — говорил он, — что Олевич не виноват. Поймите меня правильно, товарищ генерал, я не либеральничаю и вовсе не хочу сказать, что он приверженец народной власти. Но он не совершил никакого преступления. Да, он мог знать о сомнительных высказываниях отдельных бойцов, и я убежден, что он не принял их всерьез. Должен ли был он доложить об этом? Несомненно. Но ведь ему было не так-то легко решиться на это. Крыцкий говорит, что я ошибаюсь, но я с ним не согласен. Мы тем самым отталкиваем от себя людей, И в случае с Кольским все было бы нормально, если бы он не был уверен в том, что находившиеся в доме настроены враждебно. А вот видел ли он дезертира — не знаю.

— Вы рассуждаете неправильно, — сухо прервал его генерал. — Вы готовы верить Олевичу, но не верите Кольскому. Мне непонятно, чего вы хотите?

— Я командир батальона, и в нем служат разные люди. Надо их всех сплотить в единый боеспособный коллектив, и я не допущу, чтобы среди них создавалась атмосфера подозрительности и страха. Есть люди, склонные к необдуманным поступкам. К ним относится и Кольский. После ареста Олевича он был против назначения командиром взвода человека, служившего когда-то в АК, предпочтя менее способного, но зато незапятнанного. Он был уверен в виновности Олевича, хотя не имел никаких доказательств его вины.

— Стало быть, Кольский порядочный человек.

— Наверное, но он не ориентируется в обстановке.

— Вот, значит, в чем дело. Пришел с 1-й армией и поэтому ничего не понимает?!

— Мне трудно делать какие-то выводы. Дело в том, что мы не должны играть на руку врагу. Дезертиров надо ловить и расстреливать. А не поддаются ли иногда отдельные солдаты вражеской агитации потому, что у нас самих нет гибкости в обращении с ними?

Векляр с нетерпением слушал доводы Свентовца, но не нашел в них ничего нового.

— Вы говорите, — прервал майора генерал, — как историк, который когда-то примется рассуждать, где мы перегнули палку, а где были правы. Подумайте, Свентовец! Вы упрекаете нас в схематизме мышления, а сами прибегаете к тому же схематизму. Нельзя, конечно, сажать невинных и отталкивать от себя людей постоянными подозрениями. Ведь мы создаем армию практически с нуля, враг убивает наших лучших людей, стреляет в офицеров, добровольно являющихся на призывные пункты. Историки скажут, что мы совершали ошибки. Ничего не поделаешь, такая уж наша участь. Сажали невинных? Да, бывают и такие случаи. Я понимаю Кольского. Неужели вы не отдаете себе отчета в том, с каким разочарованием и болью в душе пришлось ему пережить встречу со своими товарищами в Боровице?