Потом наступит тишина - [13]
— Ну ладно, продолжай хандрить. Может, так будет лучше. Только чего ты, собственно говоря, хотел? Чтобы она сразу же легла с тобой в постель?! Чтобы ждала тебя все пять лет?! Да с чего бы это?! Да кто ты ей: не муж, не жених — обыкновенный парень…
Кольский резко вскочил, но Котва успел отпрянуть к стене, защищаясь стулом, как щитом.
— Все, все, молчу…
Его маленькие глазки весело подмигивали сквозь стекла очков.
— Ничего ты не понимаешь, — сказал Кольский. — Встретили! — воскликнул он вдруг. — Да еще как! Они, видите ли, чувствуют себя героями, рисковали, мол, своей жизнью, им честь и хвала, а мы для них оккупанты. Они плюют на нас, игнорируют мобилизацию, воззвания и распоряжения новой власти. Они, мол, свой долг уже выполнили. Никто из них в глаза не видел фронта, ходят в гражданском и шепчут тебе на ухо, что вот он, например, поручник и награжден орденом Виртути Милитари[12]. А мы здесь…
— Ты что так разошелся, командир?
— Ты что, не понимаешь, что даже Олевич, даже Фуран смотрят на нас как на пришельцев!
— Это неправда.
— Неправда? Ты что, дураком меня считаешь? Я помню, как нам говорили: реакция будет сражаться до конца, реакция одурманивает людей, надо перетягивать их на свою сторону, убеждать, что мы с ними, с бойцами подпольной армии. Но оказалось, что мы одни. Вернулся на родину, а чувствую себя, как в чужой стране.
— Неправда!
— Тебе легко говорить. Я ни у кого звездочек не отбирал, пусть носят, если заслужили. Но чтобы меня сторонились как бешеной собаки, чтобы мне не верили…
— Дурак. Ничего ты не понимаешь.
— Не вздумай читать мне мораль.
— И не собираюсь. А тебе не кажется, что они по-своему тоже правы? Нас здесь не было целых пять лет, мы не знаем, что они пережили…
— Возвращаюсь в родной город, к девушке — она могла меня забыть, найти другого, я сам не рассчитывал на то, что она меня ждет… Но она ждала! Но теперь стыдится… понимаешь? Прибежала только тогда, когда я уже уходил, когда уже со всеми попрощался.
Котва вернулся к столу, снял очки, долго протирал стекла носовым платком.
— Что тебе посоветовать? Найди другую. А если не можешь, то прими все за чистую монету; для солдата у тебя чересчур тонкая кожа. А вообще-то ты еще не вернулся. Завтра отправишься на фронт, а когда кончится война, поговоришь с ней уже иначе… Или не захочешь больше говорить… А те останутся здесь… — Задумался. — Пока им все ясно: и какой должна быть Польша, и в чем заключается их долг, и почему они ставят нам теперь палки в колеса. А завтра? Кто знает, что будет завтра? Одних забудут, другим поставят памятники на могилах…
— Бредишь!
— Может быть, немного. — Котва снова задумался. — Вспомни свой приезд в Седльце. Что у тебя тогда было в голове? Что вступаешь в Войско Польское, и больше ничего. Ты же ни бельмеса тогда не смыслил. Обыкновенный паренек, воспитанный в боровицкой гимназии. Разве ты задумывался когда-нибудь о том, какой должна быть Польша после войны? Польша, и все. Верно или нет? Ты начинал с той же исходной позиции, что и они, ведь вы же росли вместе. Но через год ты уже стал другим… Я ведь тоже не слепой, разговариваю с людьми и вижу, что они думают по-разному, и отнюдь не так, как твои боровицкие дружки… Мы знаем больше, чем они. Мы уже знаем, как бы тебе это сказать, что представляем новую действительность. А то, что она иная, чем мерещилась твоим дружкам, — это другое дело. Так распорядилась судьба. Кто знает, как бы ты сам теперь рассуждал, если бы остался в Боровице.
— Ничего не понимаю. Минуту назад ты говорил иначе, а теперь пытаешься объяснить мне, что они невинны, как младенцы, обмануты…
— Я тоже не все понимаю. Хочу сказать тебе самое главное: им кажется, что большинство людей в Польше думают, как они. Но это не так. Вот почему я считаю, что они обмануты. Смотри, чтобы и с тобой не произошло то же самое.
— Не произойдет. Подам рапорт, чтобы меня отправили в мой полк. Плевать я на все это хотел.
— Подавай, только ничего из этого не выйдет.
— Посмотрим. — Кольский одернул мундир, подпоясал ремень, поправил кобуру пистолета.
— Уходишь?
— Ага. Схожу в роту.
— Ну и правильно. Присмотрись к ребятам.
Солдаты сидели на траве возле землянки.
— Сентябрь, а так холодно, — сказал капрал Сенк. Он взглянул на Маченгу, который сидел на корточках: — Сбегай в землянку, принеси кисет с табаком. Лежит у меня под одеялом.
— А может, моего закурите?
— Вонючий?
— Да нет, попробуйте…
Сенк свернул козью ножку, затянулся и сплюнул.
— Дерьмо, а не табак! Сбегай за моим…
— Сейчас. — Маченга с трудом поднялся и засеменил в землянку.
— Да поскорее, старая кляча, курить очень хочется…
Молча проводили его взглядом.
— Ну и вояка. — Сенк растоптал сапогом окурок. — У нас в отряде таких не было.
— Оставь его, Тадек, в покое, — заметил Кутрына. — Нельзя издеваться над бойцами, с ними придется еще воевать.
— Боюсь, что не успеем, война, того и гляди, закончится.
— Еще повоюешь!
— Говорят, что наши, — вставил осторожно Венцек, — подошли уже к Праге[13]. Лекш тоже рассказывал, что в сегодняшней сводке написано о боях на подступах к Варшаве.
— Что-то не спешат…
— Да и в самой Варшаве идут бои. Черт его знает что там творится. Не могли наши подождать?
Успех детектива вообще — это всегда успех его главного героя. И вот парадокс — идет время, меняются методы розыска, в раскрытии преступления на смену сыщикам-одиночкам приходят оснащенные самой совершенной техникой группы специалистов, а писательские и читательские симпатии и по сей день отданы сыщикам-самородкам. Успех повести «Грабители» предопределен тем, что автору удалось создать очень симпатичный неординарный образ главного героя — милицейского сыщика Станислава Кортеля. Герой Збигнева Сафьяна, двадцать пять лет отдал милиции, ему нравится живое дело, и, занимаясь поисками преступников, он больше доверяет своей интуиции, А уж интуицией он не обделен, и опыта за двадцать пять лет службы в милиции у него накопилось немало.
В повести говорится об острой политической борьбе между польскими патриотами, с одной стороны, и лондонским эмигрантским правительством — с другой.Автор с любовью показывает самоотверженную работу польских коммунистов по созданию новой Польши и ее армии.Предназначается для широкого круга читателей.
Збигнев Сафьян в романе «Ничейная земля» изобразил один из трудных периодов в новейшей истории Польши — бесславное правление преемников Пилсудского в канун сентябрьской катастрофы 1939 года. В центре событий — расследование дела об убийстве отставного капитана Юрыся, бывшего аса военной разведки и в то же время осведомителя-провокатора, который знал слишком много и о немцах, и о своих.
Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.