Потерять и найти - [19]

Он касался воздуха, представляя, что касается ее тела. Представлял, что ее нос касается его собственного, представлял ее дыхание на своем лице, ее руку у себя на спине.

– Еви, – произнес он снова, потому что только это слово приходило ему на ум.

Он положил руку на подушку и закрыл глаза.

Утром, когда Скотт и Эми начали собираться на работу, Карл уже сидел за обеденным столом с собранной сумкой. Он надел шляпу и перчатки, которые когда-то надевал за рулем.

– Пап, – начал было Скотт и вдруг замер на пороге кухни.

Карл прочистил горло.

– Мне пора съезжать, – сказал он, стуча пальцами по столу.

Скотт подвинул стул и сел рядом с ним. Карл молчал, переплетя пальцы. Скотт осторожно накрыл их ладонью. Карл провел по ней пальцем и подумал: «Эту руку создал я».

* * *

Карл сидел на краю своей кровати. В комнате находились еще четверо мужчин – совсем бледные, почти под цвет стен. Они лежали в своих кроватях, скучающе разинув рты, и с заметным усилием моргали.

– Ну, – сказал Карл вслух. – Вот и все.

В дверях показалась медсестра и окинула его взглядом.

– Распаковываться будете, мой милый?

– Конечно, – ответил он. – Только осмотрюсь немного.

Медсестра улыбнулась. У нее была красивая улыбка.

– Осмотритесь-осмотритесь, – она оперлась о дверной косяк. – Но через час будем ужинать. – Медсестра подмигнула и, развернувшись на каблуках, тряхнула на прощание хвостиком. Карл смотрел, как ее бедра покачиваются из стороны в сторону.

Было еще светло, когда Карл вышел в коридор и отправился на ужин в столовую. Часы на стене показывали половину пятого. Вскоре перед ним уже стояла тарелка с неопознанным блюдом, и он опять подумал: «Ну, вот и все».

Не снимая шляпы и перчаток, он сидел за длинным столом, какие показывают в картинах про тюрьмы. Виляющая бедрами медсестра подсела к нему и, заглянув в глаза, взяла за руку.

– Все хорошо, мой милый? – спросила она.

Давненько на него не смотрели с таким вниманием. Карл закрыл глаза, запоминая это мгновение. У нее были темные волосы, темные глаза и бледная кожа. Она такая чистая…

«В другое время, в другом месте, – думал он, – я бы ее поцеловал».

Вот бы уткнуться лицом ей в грудь… Жизнь стала бы терпимей.

Вместо этого он посмотрел на девушку своими старческими глазами.

– Да, – сказал он, печатая слова у нее на руке. – Спасибо.

По сравнению с ее телом, его собственное казалось ему жалким – старое и высохшее. Но медсестра смотрела на него с такой добротой, что он обо всем забывал.

Потом она встала и пошла прочь, все так же покачивая бедрами, а Карл сидел, разглядывал что-то, отдаленно похожее на гороховое пюре, и размышлял о том, как она могла бы покачиваться у него на коленях, прямо здесь, на этом стуле, у всех на глазах. Никто бы ничего даже не понял.

И тоскливо впихивая в себя и через силу глотая раздавленный горох, он думал: «Я никогда не делаю то, чего хочу».

Вот что Карл знает о том, как печатать вслепую

Когда Карл был еще маленьким мальчиком с большими планами, он иногда притворялся, что плохо себя чувствует, лишь бы пойти с мамой на работу.

Она трудилась в просторном кабинете, где рядами сидели наборщицы. Карл забирался к ней под стул и, едва касаясь головой сиденья, смотрел на ее красивые прямые ноги. Они были так упрямо и крепко сжаты, что, казалось, их не разъединить даже ломом. Но в округлости ее голеней читалась нежность… Карл до сих пор помнил эти смутные очертания матери: ее ноги, пальцы, отражение в зеркале.

Женщины казались ему таинственными существами, которых впору держать в витрине или вешать на стены. Сидя под стулом у матери, он закрывал глаза и прислушивался к громкому и безжалостному стуку печатных машинок. Хорошенькие женщины вокруг сидели неподвижно, и только их пальцы сражались с клавишами.

Для Карла все стало меняться, когда он узнал, как это – «печатать вслепую». Он вдруг понял, что женщинам вовсе необязательно смотреть на свои пляшущие пальцы, и от этой мысли испытал необъяснимое волнение. Он не понимал собственных ощущений, до тех пор, пока не встретил Еви.

Годы спустя, после первого дня в училище, Карл сидел за кухонным столом, опустив кончики пальцев в миску со льдом. Они покраснели и припухли, но боль эта была приятной и отдавалась во всей руке, будто что-то пыталось проникнуть под кожу. Карлу это чувство нравилось.

Он решительно двигал пальцами и впервые в жизни чувствовал себя сильным. Клавиши летали по странице: бам-бам-бам! – будто он наносил удары кулаками. Ему нравились обещания чистого листа: сначала он – ничто, а потом становится чем-то. Карлу казалось, что и сам он может чем-то стать.

Дни напролет он наполнял страницы бессмысленными предложениями о кошках, собаках и всякой чепухе. Но печатал он усердно, словно это были самые важные слова на свете.

По ночам ему снились упражнения для наборщиков. По утрам, в ванной, он закрывал глаза, хватал душевую лейку и напевал в нее буквы в том порядке, как они шли на печатной машинке. Вода стекала по лицу, и, пока он пел, перед глазами у него зажигались клавиши с буквами.

Карл любил смотреть, как пальцы скользят по клавишам. И создавая слова, предложения, он чувствовал себя красивым. Конечно, печатать – не то что играть на музыкальных инструментах или писать картины, но для Карла это было так же значимо и даже больше.